Вседозволенность и правосудие. Никита Гладков

ребенком в семье… нет. Но иметь хоть каплю… хоть чуть-чуть любви к своим детям… Я постараюсь сделать все возможное, чтобы мои дети росли в любви и заботе.

      – Наши дети, любовь моя.

      – Нет… как же твоя супруга? И что подумают ваши дети?

      – Они у меня уже достаточно взрослые. Я, конечно, с большим уважением отношусь к своей жене. Мария Александровна подарила мне много очаровательных, красивых, умных не по годам детей, которыми я горжусь. Но теперь нас ничего не связывает. Мы друг к другу охладели. Я не знаю, о чем с ней говорить… И стараюсь как можно реже с ней видеться.

      – И как она на это реагирует?

      – Спокойно. По рекомендации своего врача-терапевта Сергея Петровича Боткина моя супруга осень и зиму проведет на юге – в Крыму. Так что нашему счастью никто не сможет воспрепятствовать.

      – Александр, я даже не знаю, что и сказать.

      – Просто скажи, что ты счастлива. И я все пойму.

      Поцеловав императорв, Екатерина Долгорукова промолвила:

      – Я счастлива, что судьба нас вместе свела. Я помню, как вы обещали помощь моему обедневшему отцу. Я помню тот день, когда вся наша семья перебралась в Петербург.

      – И я сдержал свое слово. Твои братья поступили в военные учебные заведения, а сестры – в Смольный институт.

      У отца Екатерины Долгоруковой Михаила Михайловича была четвероюродная сестра Александра Сергеевна Долгорукова. Она с начала 1850-х и вплоть до 1862 года была фавориткой императора. Как это было принято при дворе, любовники никак не афишировали своих отношений, что позволяло «сохранять приличия». Закончилась эта история тем, что Александра Долгорукова была выдана замуж за генерала Петра Павловича Альбединского, карьера которого пошла в гору за счет этого брака. Сказать, что Екатерина Долгорукова ничего об этом не знала – значит, ничего не сказать. Она не осуждала поступок императора, как минимум, потому, что он – помазанник Божий, как максимум, потому что она его любила.

      – Поначалу нам с сестрой непросто было привыкнуть к Смольному институту. Но со временем я, как и мои однокашницы, привыкла к строгому режиму и спартанской атмосфере, царившей в институте. Нам учителя твердили, что умеренность в еде и свежий воздух – это два непременных условия здорового образа жизни.

      – Судя по твоему тону, ты с этим несогласна?

      – На деле все оборачивалось таким образом, что воспитанницы, особенно те, кого никто не навещал, были вечно голодные и постоянно мерзли в холодное время года. Форменная ночная рубашка с большим, не прикрывавшим плечи вырезом, простынь и легкое одеяло с вытертым от старости ворсом не защищали нас от холода. А ночную кофту можно было надеть только с разрешение врача, в случае нездоровья. Моя сестра, Мария, быстро освоилась в институте, а вот я… я много тосковала и часто болела.

      – Когда я посетил институт в надежде увидеть тебя, я впервые заметил грусть на твоем лице. Твой больной вид опечалил меня… А помнишь, как