Золотое пепелище. Валерий Шарапов

такие… – терпеливо уточнил Чередников, показывая рукой, – школьного возраста граждане.

      – У таких дам, как Ирина, детей нет и быть не может, – в этом объяснении прозвучали нотки недоумения и снисходительности. – Потомки и творчество – две вещи несовместные!

      – Пушкин так не считал.

      – Каяшева считала.

      – А вы?

      – И я не считаю, – признался Волков, приложив палец к губам, – двое у меня. А может, и больше, только мне о них еще не сообщили. Пока.

      «Все-таки приятный мужик. А говорят, актеры все индюки надутые. Автограф, что ли, попросить. Для мамы», – думал Шурик, пока они шествовали к даче Волкова.

      Еще он должен был про себя признать, что в работе в Морозках кое-какие плюсы есть. Он, конечно, давно уже не восторженный юный зритель, по все-таки приятно, что вот так, запросто, общаешься с настоящим актером, да еще каким!

      По дороге Волков по-свойски рассказывал, как первый раз сыграл милиционера: «Точь-в-точь как ты, участкового, и знаешь, проникся!», называл по именам и отчествам генералов и членов ЦК, свойски приглашал «обращаться, если что». В общем, были некоторые основания размечтаться. Нет ничего удивительного в том, что за недолгие пять-семь минут пути Саша в своем воспаленном воображении успел дослужиться до капитана, занять место Порфирьича и поработать консультантом на очередной волковской кинокартине про героев-муровцев, которую обязательно будут смотреть такие же, как Шурик, юные мечтатели. Уже получилось даже и генеральский кабинет занять, но тут как раз подошли к калитке, на которой висела металлическая табличка «П. Волков».

      Гостеприимный хозяин, откинув крючок, пропустил участкового вперед.

      – Прошу.

      – У вас что же, калитка не закрывается на замок?

      Тот лишь плечами пожал – тоже не актерскими, широкими, как у шахтера.

      – Зачем? У меня поживиться нечем.

      Скромничал, конечно, заслуженный артист, хотя, возможно, с его точки зрения, обстановка и была бедненькой. Стены увешаны картинами в роскошных рамах, изображавшие все, от продуктов питания до березовых рощ, от румяных крестьянок до чахоточных тургеневских барышень. Посреди гостиной красовался царь-стол, огромный, на львиных изогнутых ногах, под тончайшей, паутинкой вышитой скатертью. Подпирал потолок царский же буфет с витражными стеклами. На пол без всякого почтения брошен великолепный ковер, пушистый, черно-бордовый, которому самое место было или в музее, или на стене. Кожаный шикарный диван, устланный вышитыми кипенными салфетками против вытирания. Но более всего взгляд Саши притянуло и восхитило иное – два огромных кресла с «ушами», обтянутые полосатым тиком, напротив всамделишного камина, настоящего, с полкой, подпираемой двумя тетками-кариатидами, кованой решеткой и даже специальной ширмочкой против искр и углей. Именно в таком и полагалось сидеть всем великим сыскарям от Шерлока Холмса до Пал Палыча Волкова – ну а напротив, само собой, должен иметь место быть личный друг и коллега, никак не меньше старший уполномоченный, а то и генерал Александр Чередников.

      Пока