Дитя Эльфа и Погремушки. Ксения Корнилова

что-то случилось на дороге, а заходить обратно в салон не хотелось. И, пожалуй, уже никогда не захочется. Можно подождать дальше или плюнуть и пойти через весь город пешком, уворачиваясь от летящих с дороги грязных потоков воды и надеясь, что никому не придет в голову обратить на меня внимание. Да и вряд ли в мире есть еще один такой сумасшедший, кто отважится высунуться на улицу.

      Идти было страшно. Но еще страшнее – остановиться и утонуть во тьме, струящейся прямо за мной, царапающей асфальт. Мой путь лежал от фонаря до фонаря, где в самых темных участках приходилось задерживать дыхание и чуть ли не зажмуриваться, чтобы вообще решиться туда шагнуть.

      Но пугала не только тьма.

      Люди, будто обезумев, неслись на машинах на таких скоростях, что даже в яркий день это становилось опасно, не говоря о дождливой ураганной ночи. Тут и там слышались вскрики, удары, быстрая дробь погони, натужное дыхание преследования. Оставалось только удивляться, как меня угораздило оказаться в этом водовороте чужих страстей и грехов и выжить.

      Надо отдышаться. Остановившись у одного из переулков, узких и темных даже днем, я оперлась о шершавую мокрую стену, перепачканную ошметками старой краски, блевотины и крови. Мимо шмыгнула крыса размером чуть меньше кошки и зарылась в наваленную там, в глубине, кучу мусора. Из-за кучи вдруг отделилась фигура, которую я приняла за простой полиэтиленовый мешок, набитый останками чьей-то жизни.

      Бродяга, один из тех, кто не покидает улиц до настоящих холодов, чтобы затем пристроиться в первый попавшийся приют для бездомных, где будет получать порцию горячего супа и, пусть и ношеную, зато чистую и теплую одежду.

      Фигура, покачиваясь, шла в мою сторону. Надо было идти дальше, но жутко захотелось узнать, кто скрывается под темным капюшоном. Сверкнула молния. Проехала машина. На испещренное морщинами лицо незнакомца лег луч света, и от неожиданности я вскрикнула – не смогла сдержаться.

      Лицо оказалось покрыто шрамами, остатками пищи, чем-то липким и красным. Губы над беззубым ртом причмокивали, словно младенец, просящий новую порцию материнского молока и готовый вцепиться в набухшую грудь. Глаза, маленькие и черные, как у насекомого, бегали из стороны в сторону, ни на секунду не останавливаясь в одной точке. Они резали меня лазером, пронзали насквозь, пробирались до черепа, скребли по костям.

      – Вакуо, – зашипел глухой голос. – Вааакуууоооо.

      В нос ударил запах гнилых зубов и протухшей пищи. Казалось, человек передо мной и сам загнивал изнутри еще при жизни. В памяти вспыхнуло воспоминание о том вечере, когда, вернувшись в темный подъезд, я впервые столкнулась с той темнотой, которая пожирает все на своем пути, не оставляя свету никакой надежды. Тогда я подумала, что мне послышалось, что это просто слуховые галлюцинации, но теперь сомнения отпали.

      – Вакуо… – не унимался незнакомец и подходил ближе, склонив голову набок в попытке заглянуть под капюшон. – Ты, светлое дитя. Чистая, белая, прозрачная. Ты избранная. Их дитя. Совершенное создание…

      Затрезвонил