…Jet'aime…. Галина Колоскова

вестно кем и зачем прислонённое к стволу дерева зеркало, с потрескавшейся от времени амальгамой, казалось до боли знакомым. Старик, не осознавая, зачем делает это, достал из кармана брюк носовой платок и провёл по покрытой пылью гладкой поверхности. Сквозь сотканную временем паутину трещин проступило отражение печального лица – его лица, столь же морщинистого, как и само стекло.

      Он тяжело вздохнул. Ничто не властно над рекой времени. Она уносит с собой всё: молодость, здоровье, радости, печали, оставляя лишь лёгкую грусть воспоминаний. Так было ещё месяц назад…

      Мистер снова вздохнул. Наполненный покоем и умиротворением воздух щекотал ноздри пряными запахами лугового разнотравья; никакого намёка на тлен или разложение в месте пристанища смерти.

      Незнающему человеку невозможно было понять, кто лежит под тяжёлой плитой, обретя вечный покой. Не было ни дат, ни фамилии, одно лишь имя – Эстель, глубоко выбитое опытной рукой мастера каменного одеяния мёртвых. Когда-то рождённая и неизвестно когда умершая женщина…

      Он положил букетик синеголовых маргариток чуть ниже надписи. Сердце сжалось, сдавленное невыносимой тоской. «Где ты сейчас, любимая, в каких мирах? С кем ты? Посчастливилось ли найти и выполнить своё предназначение в жизни? Была ли счастлива, любила ли?..»

      – Прости, – само собой сорвалось с испещрённых морщинами губ.

      Престарелый джентльмен снял шляпу и склонил совершенно седую голову. Мягкий ветерок прошёлся тёплой волной по всё ещё курчавым волосам.

      Он вздрогнул от неожиданности, расслышав во внезапно установившейся тишине:

      –За что?

      Старик обернулся, шаря взглядом по покосившимся надгробиям, пытаясь найти того, кто только что ответил, отбрасывая в сторону свербящую мозг мысль: «Кого ты ищешь? Ты же прекрасно помнишь, кому принадлежит этот голос!»

      – Этого не может быть! – Ответ самому себе прозвучал для данного места недозволенно громко. Карканье всполошившихся ворон разрезало тишину.

      – Ты вернулся ко мне, любимый?

      Он почувствовал лёгкое прикосновение мягких губ к небритому подбородку.

      – Какой ты колючий!

      Смех, словно журчание ручейка, её смех, будивший его не раз среди ночи. Сомнений не оставалось. Неизвестно как и в каком проявлении, но Эстель была рядом!

      Брион с долей смущения, словно извиняясь перед невидимым зрителем и собственным дряхлеющим разумом, задумавшим на прощание сыграть с ним шутку в привидение, ответил:

      – Я очень спешил.

      – Так хотел видеть меня?

      – На это я даже и не надеялся, – грустно улыбнулся он.

      – Почему? Я ждала тебя, Ален, так долго ждала. Каждый миг без тебя кажется вечностью…

      И снова мягкий поцелуй, на этот раз в щёку. Он подставил невидимой искусительнице губы в надежде ощутить почти забытый вкус её губ.

      Она опять рассмеялась:

      – Ты всё такой же большой ребёнок! Этот поцелуй нужно заслужить.

      – Как? – В этот момент старик готов был заложить душу дьяволу, лишь бы розыгрыш оказался действительностью, а не первым признаком маразма.

      – Потом…

      Серебристый колокольчик отбивал звон совсем рядом с ухом. Он закрыл глаза, пытаясь представить их последнее утро. Она так же смеялась тогда, прикрыв его глаза тёплыми ладошками, желая, чтобы они вместе впервые увидели, как сидит на ней подаренное им платье из голубого муслина.

      – Теперь смотри!

      Брион открыл подслеповатые глаза. Взгляд упёрся в испорченное временем зеркало. Сердце зашлось в бешеном ритме. На поверхности мутного стекла появилась лёгкая дымка, начинающая постепенно приобретать очертания тоненькой женской фигурки и наполняться живым цветом.

      – Ну, скажи что-нибудь, не молчи! – Василькового цвета глаза смотрели с волнением и ожиданием. – Тебе не нравится?

      Вздёрнутый, покрытый крошечными веснушками носик наморщился, розовые сочные губы сложились сердечком.

      – Ты восхитительна!

      – Правда? – Волнение мгновенно сменилось восторгом и радостью.

      Эстель, выделывая ногами замысловатые па, закружилась вокруг его неподвижной фигуры, тихонько напевая мелодию модного в том сезоне вальса Штрауса.

      – Я так рада, так рада. Это всё платье!

      Она обхватила его шею тонкими руками и, встав на цыпочки, прижалась к губам. Помолодевший в зеркальном отражении Ален пошатнулся, с трудом удержавшись на ставших ватными ногах, почти уверенный: происходящее реально.

      Всё то, что сорок долгих лет он пытался забыть, а последние двадцать – жил с убеждённостью, что сделал это, моментально вернулось: аромат её волос, губ, дыхания – запах свежесобранной малины, любимой ягоды сладкоежки,