Линка. Алекс Рок

поподвижней, еще бы заерзала на одном месте. А цепь насмешливо звенела – я буквально слышала шелест трения звеньев друг о дружку. Тайна, вопрос, загадка насмехается надо мной, не желая давать определенного ответа несчастной кукле. Хочешь быть живой? А зачем тебе? Лучше коллекционирую то, с чем жизнь можно сравнить, складывай, сплетай и может быть тогда… что будет тогда? Не знаю.

      – Да, – не стал отрицать Лекса и качнул головой, – но ты ведь не забывай, что читатель должен мою мысль понять. Это я, когда печатаю, знаю, что хочу сказать – но не всегда получается это сделать так, чтобы было понятно остальным. Я не мучаю текст, я всего лишь правлю его, шлифую, делаю не идеальным – а понятным. Он остается живой. С песней, наверно, так не получится. Для творчество нужно настроение – особое, необычное. И вдохновение, а оно штука редкая. Бывает, придешь домой с желанием бухнуться на стул, сцапать клавиатуру и писать – писать до потери пульса. А выходит две-три строки и те не так, как должны быть.

      – И что же ты тогда делаешь?

      – Откладываю в сторону. Беру выходной, таймаут, маленький отпуск. День, два, ну, может быть, неделя.

      Я видела, как Лекса печатает. Каждый день и самозабвенно. Его пальцы так и парят над ни в чем неповинными клавишами, отстукивают дробь чужой судьбы и жизни. Мне иногда казалось, что жизнь человека можно уложить в одно предложение. Ну, максимум, в два или три. А он умудрялся найти слова для того, чтобы облечь чужую жизнь в интересную и длинную историю. И потому мне с трудом верилось, что такой человек, как он хоть раз откладывал своё увлечение в сторону.

      – Собираюсь с мыслями, перечитываю, подмечаю огрехи. И с новыми силами правлю их – творческий порыв подсказывает то или иное решение. А до некоторых сюжетных поворотов я додумался только в процессе именно что отдыха. Пришлось перекраивать сюжет и…

      Лекса, наверное, дай ему волю, готов был бы рассказывать мне об этом на протяжении многих часов. К сожалению, а может быть и счастью, наш разговор прервал звук фанфар. На экране телевизора, где еще совсем недавно восседала элита страны, сливки общества, комики, певцы и артисты, вдруг всё поменялось. Ночное небо, крупные хлопья снега, верхушки царственных башен уносятся ввысь. Гремят торжественные фанфары, обещая провозгласить – что? – начало нового обновления. Мне захотелось закутаться во что-нибудь теплое, когда я увидела статного мужчину на фоне древнего краснокаменного замка или крепости. Пиджачок, белая рубаха, подогнанный черный галстук и рюмка с чем-то желтым в руках. В глазах – уверенность, сила, знание. Словно он всё-всё обо мне знает. Мне вдруг вспомнились фиалковые глаза единорога, столь нагло сверлившие меня в бредовом угаре сна.

      Фанфары проиграли в третий раз.

      – Началось, – заверил меня Лекса, расположив поудобней, чтобы мне лучше было видно. Бутыль черного ахеса с шипением открылась, а он налил себе очередной – третий или четвертый стакан за сегодняшний вечер. Праздник, оправдывался он,