Искусство эпохи Возрождения. Нидерланды, Германия, Франция, Испания, Англия. Александр Степанов

как братья и сестры, все суть дети Предвечного Отца.

      То, что виртуальным пространством, куда они проецируют свои мечты о блаженстве, является преображенная в их сознании земля, видно по обильному украшению сада сферическими, зонтичными, трубчатыми, роговидными и прочими растительно-минеральными образованиями и агрегатами. Для того и представлена на внешней стороне триптиха панорама земли на третий день Творения, чтобы зритель соотнес затеи сада с первичными формами жизни на земле и таким образом убедился бы, что реликты первых дней Творения воссозданы в потустороннем саду самим Господом[390]. Босх изобразил их не для того, чтобы блеснуть богатством воображения, но лишь затем, чтобы продемонстрировать неограниченность или, если угодно, даже избыточность формотворческой потенции Бога в сознании всех, кто верит в возможность посмертного блаженства[391].

      Прав был Ханс Бельтинг, говоря о «нигде»: «Сад земных наслаждений» – это совокупность утопических мечтаний разных людей о посмертном блаженстве. Каковы же эти представления?

      Для одних блаженство – это пребывание в безмятежном, созерцательном, грациозном совершенстве, которое кто-то предпочитает испытывать в одиночестве, кто-то вдвоем, кто-то в обществе близких людей. Другие грезят о блаженстве как о свободном, ловком, веселом движении по земле, в воде, в воздухе – в танцах ли, в смешных забавах и выходках, в верховой езде, в охоте или в игре с животными. Иные мечтают только о том, чтобы непрерывно лакомиться райскими ягодами и фруктами. Для четвертых предел блаженства – в эросе: кому-то достаточно и того, чтобы не отдаляться от любимого человека, другим не достичь блаженства без ласк, а кто-то – особенно те, что облюбовали сферическое нутро фонтана, высящегося в центре озера[392], – не представляет себе блаженства без плотской любви.

      Таковы люди «изнутри». Показывая, что их мысли неизмеримо многообразнее их облика, Босх по-прежнему твердо стоит на своем принципе теодицеи: твои поступки определяются твоими идеями; будешь ли ты вкушать вечное блаженство, зависит от того, с кем из изображенных здесь мечтателей ты себя отождествишь. Не сваливай ответственность за свою душу на силы зла. Не ада, не наказания бойся, а греха в самом себе страшись. Гони прочь неправедные мечтания, ибо они развратят и ослабят твою душу и сделают тебя легкой добычей ада.

      С кого же Иероним Босх предлагает брать пример? Только с тех, кто в своих мечтах о посмертном блаженстве хочет быть похожим на Адама и Еву, изображенных на левой створке триптиха, где Бог представлен инициатором первого на земле брачного союза. Не случайно на этот раз Босх не показал грехопадение[393]. Праведны только такие представления о блаженстве, в которых нет места импульсам, способным вызвать беспокойство, тревогу, раздражение, страдание, зависть, желание отстоять или вернуть утраченное, конфликт, насилие, унижение, господство одного над другим… Истинное блаженство не может привести человека к познанию зла, не может заставить

390

Бозинг. С. 56. Вообще такого рода формы мы встречаем у Босха либо в Эдеме, либо на земле, но никогда в преисподней.

391

Фантастические существа и минерально-растительные формы были, скорее всего, навеяны доносившимися из Антверпена рассказами испанских мореплавателей, побывавших в Новом Свете. Вслед за Колумбом они верили, что открытый ими материк – это побережье Индии, страны, где, согласно народному поверью, находился Эдем с Источником вечной молодости (Бозинг. С. 57). Странные минерально-растительные образования в какой-то мере были вдохновлены доносившимися из Антверпена слухами о впечатлениях первых европейцев, побывавших в Америке.

392

Ш. де Тольнай называет эту сферу «фонтаном Прелюбодеяния, поднимающимся посреди озера Похоти» (Тольнай. С. 28). В. Бозинг определяет «Сад земных наслаждений» как «мир, растленный любострастием» (Бозинг. С. 51). Как и многие другие авторы, они преувеличивают похотливость обитателей «Сада», совершая принципиальную ошибку, уже отмеченную нами в связи с венским «Страшным судом». Обсуждаются не сами по себе кукольные фигурки Босха, безликие и бесстрастные, а то, какими они могли бы быть, если принять их за настоящих людей во всей полноте чувственности. Когда Босх хотел передать чувства, он умел сделать это блестяще, в таких случаях его зримые образы не уступают выразительностью всему, что можно передать словами. В этом убеждают как ранние его произведения (например, «Удаление камней глупости»), так и поздние (в частности, гентское «Несение креста»).

393

Дерево левее Адама – древо жизни; древо познания добра и зла изображено в виде пальмы у правого края створки, на уровне фонтана жизни, напоминающего готический табернакль. Ш. де Тольнай видел грех даже там, где Босх хотел воспрепятствовать таким домыслам: «Ева… уже не просто женщина, но орудие совращения. Удивленный взгляд, который бросает на нее Адам, – первый шаг на пути к греху» (Тольнай. С. 28, 29).