Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография. Роб Уилкинс

пару лет больше, чем Терри. Почему сейчас, спросил он у нее, и почему именно об этом периоде жизни? Жаклин лукаво ответила: «Потому что все, кто мог что-то опровергнуть, уже умерли». Тогда Терри тоже сделал вывод, что сможет комфортно писать мемуары тогда, и только тогда, когда ни одного их участника не останется в живых. А это, разумеется, очередной повод отложить проект в настолько долгий ящик, что потом поди его еще найди.

      Но теперь, когда память Терри оказалась под открытой угрозой, идея мемуаров предстала в ином свете. Уже в машине по дороге из больницы Адденбрука в Кембридже в тот жуткий декабрьский день, когда ему объявили опустошительный диагноз, Терри заговорил об автобиографии – о том, что пора к ней приступать, что часики тикают.

      И все же мы не знали наверняка, сколько у нас осталось времени. Год? Два? Как этим распорядиться? На чем сосредоточиться? В действительности времени оказалось больше, чем мы думали; до последнего рабочего дня Терри в Часовне пройдет еще семь лет. И все же приоритет всегда отдавался романам – сперва «Народу» (Nation, 2008), над которым Терри уже работал в то время, когда поставили диагноз, а затем пошли «Незримые академики» (Unseen Academicals, 2009), «Платье цвета полуночи» (I Shall Wear Midnight, 2010), «Дело табак» (Snuff, 2011), «Финт» (Dodger, 2012), «Поддай пару!» (Raising Steam, 2013), «Пастушья корона» (The Shepherd’s Crown, 2015)… Все то время он старался закончить эти истории.

      Однако бывали дни, когда находило настроение, когда Терри говорил мне закрыть файл романа, над которым мы работали, и открыть файл мемуаров, и вторую половину дня мы писали автобиографию: он – диктовал, я – печатал. Начал он традиционно, с воспоминаний о детстве, и пошел дальше, и иногда ему было просто, а иногда – нет. Наше время вышло на 1979‐м – Терри как раз надевал костюм (редкое событие в его жизни) на собеседование в Бристоле в государственной компании «Централ Электрисити Борд», юго-западный филиал. Файл разросся на более чем 24 тысячи слов – неотесанных, разрозненных, дожидающихся критической доработки, которую Терри уже не сможет провести. Он намеревался назвать книгу «Жизнь со сносками» (Life with Footnotes)⁷.

      Само собой разумеется, эти слова стали неоценимым источником для следующих глав, и вы увидите обильные цитаты из них. Конечно, встает вопрос: был ли Терри образца 2014 года надежным хроникером собственной жизни? Наверное нет. А в любом другом возрасте? Хоть Терри твердо держался честности и открытости в повседневной жизни, еще он верил, что правда не должна мешать хорошей истории – и особенно хорошей веселой истории. Здесь можно заметить влияние его матери – она, говорил Терри, «была склонна подчистить факт, чтобы тот сиял ярче». Еще он приписывал привычку подчищать истории своему дедушке со стороны отца. А один его дядя выдумал целый рассказ в стиле журнала Boy’s Own о своем неколебимом героизме во время Второй мировой войны, которую на самом деле провел за упаковкой фруктов в Кенте. Из-за этого Терри им бесконечно восхищался.

      И если так подумать, подчистка историй – наследственная это склонность или нет – и составляла суть его работы. Более того, все три его профессии – журналистика,