Легенда о шиповнике. Дея Нира

и вены рвалась под тонкой кожей, чтобы изменить человеческую суть на звериную, и встать так, как задумывала природа. Мясо стремительно нарастало на костях, руки и пальцы превращались в лапы с когтями. Сжаться телу было труднее всего с непривычки, но густая шерсть вырастала мгновенно, и вот уже среди пустынной комнаты, вместо распластавшейся на полу обнаженной женщины, лежала белая лисица.

      Сигрун в новом обличье понравилось. Поначалу кружилась голова и немного тошнило, но ощущение того, что под лисьей шкурой скрывалась женщина, опьяняло, как никакой хмельной напиток. Не изменились лишь глаза.

      Сигрун увидела себя в полированном стекле, уставившись на свое отражение. На белой морде зверя сверкали человеческие глаза, цветом напоминавшие болотный мох. Лисица высунула язык и ухмыльнулась. Ее переполнял безграничный восторг, не сравнимый ни с чем.

      Даже ночь любви с Тэлфрином не подарила такого блаженства, как перевоплощение. Оно дарило ощущение превосходства и могущества, способности заглянуть дальше всяких границ.

      Можно ли попробовать обернуться кем-то еще? Птицей? Вот бы взлететь высоко, увидеть всю землю, лес и острые пики скал, бурливую реку и Топкую долину! Коснуться луны в поднебесье и пронестись меж тяжелых серых туч, что собираются над замком.

      Да за это не жаль ни души, ни жизни! Ни своей, ни чужих.

      Глаза лисицы сверкали. Она любовалась отражением и в голове ее бродили опасные мысли. Тьма вспыхнула в ней, напоминая о необходимости обернуться собой: для первого раза оказалось достаточно.

      Сигрун пришлось подчиниться, но в глубине ее человеческого сознания замерцала непокорная мысль о том, что она сама желает быть себе хозяйкой.

      Вернуться в человеческое тело было не так приятно: вместе с возвращением истинного облика появилась боль в пояснице, ломота в ногах, а противная желчь обожгла горло.

      Женщина долго не могла успокоиться и все ходила по комнате, ощупывая себя, вспоминая блаженную легкость и чудесное ощущение животного счастья.

      На следующий день она прошла мимо Тэлфрина в платье, обнажавшим ее плечи. Он проводил тяжелым взглядом волнующие женские спину и бедра, которые ласкал не так давно, и сжал кулаки.

      Тэлфрин злился на нее за то, что она была так хороша, за то, что заставила лгать жене и за то, что было известно только ей и ему, то, что связало их навсегда против его воли. Слова, которые он говорил ей в порыве страсти, гремели у него в ушах и стали той горькой отравой, от привкуса которой не так легко избавиться.

      Тьма выжидала. Она крепла, росло ее могущество. Черные нити, словно огромная паутина, оплетали замок, пронзая его обитателей.

      В черном коконе спал и будущий наследник Блэрхайда, в ожидании мига рождения.

      Тепло наливающегося лета несколько оживило обитателей замка.

      И пусть в залах царила легкая прохлада, она дарила теперь лишь облегчение после того, как Хельда, насидевшись на открытой террасе, шла к себе, чтобы прилечь. Ходила она уже с трудом: огромный