Сафари на гиен. Наталья Александрова

директрисы Тамары Алексеевны был самый что ни на есть распрекрасный мотив – месть, то и подозревали его в первую очередь и вызывали к следователю Громовой. Но алиби Чердынцев предоставил железное – уезжал из города к больной матери на четыре дня в Калинин. Представил он телеграмму от сестры, которая сообщала, что у матери сердечный приступ, и даже билет на поезд, который, по счастливой случайности, не успел выбросить. Следователь Громова билет подшила к делу, а Чердынцева отпустила, и теперь Сергей решил зайти к нему просто поговорить.

      Двери открыл ему хиленький мужичок в очках, с седой не бородой, а бороденкой. Одет мужичок был в шорты и маечку, как на пляже. А в квартире был жуткий холод и сквозняки. Мужичок внимательно прочитал удостоверение Сергея и пригласил в комнату. Комната, против ожидания Сергея, оказалась чистой, но было в ней две странности – распахнутый настежь балкон и еще в комнате почти не имелось мебели.

      «Пропил, что ли?» – неуверенно подумал Сергей.

      Он повидал пьяниц, и никак не вязались его представления о них с чистым полом и спокойными движениями открывшего ему дверь мужчины. И глаза у него тоже были спокойные, не было в них ни капли суетливости.

      – Садитесь, – хозяин кивнул на единственный стул, а сам расположился на маленьком коврике на полу в позе лотоса.

      – А нельзя балкон закрыть? – поинтересовался Сергей. – Может, уже проветрилось?

      – Вообще-то, я так всегда живу, – вежливо начал хозяин, – но если вы просите…

      – И зимой тоже? – полюбопытствовал Сергей.

      – Когда мороз не сильный. Привык, знаете, к прохладе, закаляюсь. Так вы по какому делу?

      – Все по тому же самому, – вздохнул Сергей. – Вы обстоятельства дела-то знаете?

      – Наслушался на похоронах Тамариных.

      – Кто ж вас на похороны позвал?

      – Алла позвонила, мы с ней раньше дружили, когда я в школе работал. Вы знаете, ни разу в жизни на похоронах своего врага не был, – откровенно признался Владимир Николаевич, – да у меня и врагов-то особенно не имелось раньше. А тут вот пошел… Не скажу что удовольствие получил или удовлетворение. Лежит она в гробу, никто ее не боится. И хоть бы кто-нибудь искренне горевал! Люди даже и не притворялись, даже родственники не плакали.

      – Здорово ее в школе ненавидели?

      – Боялись, да и ненавидели тоже. Помню последний наш разговор, я, конечно, тогда не в лучшей форме был, но смотрю на нее и вдруг замечаю, какое же она удовольствие получает, когда человека унижает. Просто что-то патологическое, такое и не вылечишь. В общем, вы, наверно, думаете, что мое мнение предвзято, но я вам точно скажу, что школа теперь свободно вздохнет.

      – Похоже, вы правы.

      «Да-а, – думал Сергей, шагая по лужам, – пока что единственное, что связывает двух убитых женщин, кроме ножа и розы, – это то, что обе они были первостатейными стервами. Но ведь за это не убивают? То есть убивают, конечно, но в споре, в аффекте, то есть когда достала уже совсем. Но чтобы заранее смерть планировать, ко дню рождения подгадывать… Это что-то новенькое, в моей практике