Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг. Бенгт Янгфельдт

и Маяковского посещал выставку эротической гравюры. Маяковскому было неловко, он смущался, в то время как Лили и Осип комментировали гравюры со светской легкостью, а одну, на которой изображался “молодой Пушкин” в разных эротических ситуациях, купили и подарили Роману. Под надписью “Ромику” на обратной стороне гравюры, преодолевая свое смущение, подписался и Маяковский.

      Помимо трудностей, которыми чревата любая супружеская жизнь, в случае Лили имелось одно осложнение более глубокого рода. Оно касалось сексуальной несовместимости между Лили и двумя мужчинами, с которыми она жила: Осип не испытывал к ней физического влечения, у Маяковского это влечение было, но он, по-видимому, страдал некой формой сексуальной слабости. По словам Лили, он был просто “мукой в постели”.[7] Учитывая его многочисленные любовные связи, речь вряд ли шла об импотенции. И хотя Эльза тоже жаловалась, что он ей “не нравился в постели”, потому что “не был достаточно похабен” (il n’était pas assez indécent), похоже, это проявлялось главным образом в отношениях с Лили. Согласно Виктору Шкловскому, Маяковский страдал преждевременным семяизвержением;[8] на то же намекает и запись в дневнике Лили (впоследствии уничтоженном) о том, что его сексуальные проблемы, “возможно, <…> от большого чувства ко мне”.

      Лили испытывала потребность менять мужчин, и проблемы в отношениях с Маяковским вряд ли улучшили ситуацию. Она искала новые контакты. По воспоминаниям Якобсона, одно время в 1919 году Лили была “так против Володи, что не могла слышать про искусство, говорить без «зверской» злобы о художниках, поэтах, фантазирова[ла] о «людях дела»”. Ее “новым стилем” стали не нарушавшие порядок romans discrets.

      Одним из таких “тайных увлечений” стал Николай Пунин, искусствовед, директор Русского музея, коллега Осипа и Маяковского по ИЗО и один из главных пропагандистов авангарда. Пунин был женат, но брак находился на грани распада. Какие-то отношения между ним и Лили существовали еще в Петрограде, но, судя по его дневнику, они стали серьезными только весной 1920 года. Недолгая встреча, состоявшаяся 20 мая, породила следующее длинное размышление в дневнике Пунина:

      Зрачки ее переходят в ресницы и темнеют от волнения; у нее торжественные глаза; есть наглое и сладкое в ее лице с накрашенными губами и темными веками, она молчит и никогда не кончает… Муж оставил на ней сухую самоуверенность, Маяковский – забитость, но эта “самая обаятельная женщина” много знает о человеческой любви и любви чувственной. Ее спасает способность любить, сила любви, определенность требований. Не представляю себе женщины, которой я мог бы обладать с большей полнотой. Физически она создана для меня, но она разговаривает об искусстве – я не мог…

      Наша короткая встреча оставила на мне сладкую, крепкую и спокойную грусть, как если бы я подарил любимую вещь за то, чтобы сохранить нелюбимую жизнь. Не сожалею, не плачу, но Лиля Б. осталась живым куском в моей жизни, и мне долго будет памятен ее взгляд и

7

Слова Лили о том, что Маяковский был “мукой в постели”, были переданы мне близкой ее подругой.

8

Информация о сексуальных проблемах Маяковского была мне доверена в 1982 г. Н. Берберовой, в свою очередь услышавшей о них от В. Шкловского в Берлине в 1922 г.