Правдик и Ноди. Элина Мурзанёва

кажется, совсем уже забыла.

      Татьяна Васильевна тут же обернулась к ней с распростертыми объятиями и радостной физиономией, готовясь изречь какое-нибудь приветствие, так как хорошенько поздороваться им еще не удалось. Но тут же опустила свои руки обратно, смутившись, увидя как серьезно и укоризненно смотрит вдруг на нее Тамара.

      – Тань! А ты, Танька, куда и все побежала? В таком возрасте. Хорошо, небось, на большой дороге-то, а?

      Татьяна несколько побледнела, отступила пару шагов назад, уголки ее губ опустились вниз.

      – Погоди-погоди, погоди! Чего?…Эти ваши городские выражения вконец понимать разучилась. Хо-хо, – она нервно просмеялась, но тут же вернула свой обыкновенный образ. А вот Тамара пристально смотрела на давнюю знакомую, затем потянула за рукав в сторону и будто-совсем злобно процедила:

      – Все ты понимаешь. С бандитами, говорю, связалась?

      С бедной Татьяной Васильевной вмиг сделалось что-то неописуемое; она схватилась за сердце, голову выдвинула вперед и заголосила: «Кто?!Я?». «Да ни в жизни!»-оскорбленно прошипела она.

      – А это кто за хахлай-махлай ряженый стоит? – она кивнула головой в сторону мужика в армейке.

      – Тамара! – тут Таня уже вернулась, так сказать, в себя и стала изо всех сил показушно хохотать. – Тамара! Это ж деревенский наш. Фомка Антонович Гуляйкин, наидобрейший тип. Вон вишь, музыку потише сделал, а все-таки не выключил. Эх, Гуляйкин- Гуляйкин! – задорно посмотрела она. – Его у нас там все знают. Ой, ну Тамарка! Такая серьезная. Да, давно не виделись.

      – Ну что ты? Чего ты? – и на Тамарином лице проступила смущенная улыбка.

      – Сто лет уж не виделись, чего.

      – Это верно. А я смотрю еще, главное: на мерседесе едуть. Кто же, кто? Смотрю, Танька!

      – Мерседес! Да какой мерседес, внедорожник, во. Ха-ха-ха

      – Да, только вчера приобрел, – довольно подтвердил Фома Гуляйкин.

      – А мне-то ехать не на чем, вот, по-приятельски, и довез. Мерседес. Ха-ха-ха. Ой, ну Тамарка! – шум, гам и смех теперь царили у подъезда. Оставались только они, все остальные уличные незаметно куда-то делись.

      Весь этот разговор происходил прямо при мальчиках, будто их вовсе тут не существовало. Они потеряны, одиноки, ранены, разумеется, не физически и несчастны. Потому что теперь, теперь это кажется непременно так и должно быть. Сидели на мокрой, шершавой все той же лавке. Правдик погружено рассматривал свое огненное перо. И кто знает, сколько бы это еще продолжалось, если бы не слабое напоминание со стороны Фомки: «Ребятишки совсем замерзнут. Жалко будет». Но, как ни странно, это помогло. Их бабушка Таня опомнилась и кинулась к мальчишкам с видом такого сострадания. Она и правда очень переживала за них, но была еще тогда слишком легка и буйна, и, как на зло, в этот момент особенно. Чрезмерное возбуждение мешало ей сосредоточиться на главном. Смех как защитная реакция выдавал все ее нестабильное состояние.

      – Тамар! – воскликнула женщина, оглядываясь по сторонам: разруха, осколки стекол. Особенно поразили ее выгоревшие, почерневшие стены верхних этажей. –