Под маяком. Александр Накул

– а ещё что они были невероятными друзьями. И этого оказалось достаточно, чтобы оставить след в истории.

      С левой стороны иероглифы гласили:

      Обдумав всё это, скажу я,

      Что глупо мечтать о бессмертье.

      Не стать никому небожителем,

      А призраком стать не захочешь.

      А на правой была цитата из другого стихотворения:

      Бегите, о дети, бегите

      Из дома, объятого пламенем!

      Тут все направления прекрасны,

      И Запад не хуже Востока.

      Разглядывая перед сном эти стихи, Кимитакэ иногда задумывался, как причудливо исполнилось его детское желание попасть на Эносиму. Со школьной экскурсией пришлось бы терпеть одноклассников и спать потом вповалку в общем зале. Теперь же у него, как у монаха-отшельника Канзана, есть своя келья. А ещё есть друг – потому что Юкио тоже остался на острове и что-то делал.

      Да, условия для работы были хорошие. Оставалось даже время, чтобы собирать кое-что для души. Но сейчас он не мог работать – нужно было посоветоваться.

      Здания комплекса соединялись так, что можно было пройти остров насквозь, ни разу не оказавшись под открытым небом. И Кимитакэ шёл именно таким путём – может, не самым быстрым, но определённо самым интересным.

      Когда он проходил по галерее – не удержался и бросил взгляд на смутно знакомый берег. Там по-прежнему можно было разглядеть железную дорогу, по которой он сюда добирался, а выше неё темнел лес, и там, над деревьями, виднелся буддистский храм, похожий на белое яйцо.

      Солёная морская жара застоялась на острове, и казалось, что она глушит все звуки.

      Кавасима была, разумеется, в банкетном зале – не очень большом, но очень светлом, с половицами из иокогамской сосны, и этот свет придавал и простор.

      Называть генерала армии Маньчжоу Го Кавасиму Ёсико генеральшей было бы не особенно точно – ведь женщин в генеральском звании пока настолько мало, что генеральшей обычно называют жену генерала.

      Прямо сейчас, впрочем, госпожа Кавасима была не в генеральском, а в лисьем облике. Её светлая униформа, безукоризненно выглаженная, висела тут же, на вешалке. А под вешалкой лежала самая громадная лиса, которую он когда-либо видел, раза в три больше обычной и с тремя хвостами, очень пушистыми. Лёгкая дрожь уха намекнула, что она заметила гостя, но глаза продолжали, не открываясь, смотреть на медленно закипающий чайник.

      Кимитакэ уже знал, что чайник этот – ручной работы, от знаменитого чайных дел мастера Макото Синкая. Тончайшая вязь иероглифов на его глиняных боках была способна нейтрализовать любой яд и даже, кажется, радиацию.

      – Сделаешь нам чай, – попросила Кавасима.

      Несмотря на лисью пасть, она говорила всё так же отчётливо и всё тем же голосом. Видимо, её облик лисы был только иллюзией.

      Но могло быть и так, что иллюзией был её человеческий облик.

      Кимитакэ подчинился. Чай был японский – зелёная сенча с лёгким ореховым привкусом.

      – Работа