Другая правда. Ника Клим

бы все на месте, но мне не нравится. Никогда не любила свое отражение, сколько бы мужчин не говорило мне, что тело мое прекрасно, я ни за что им не поверю. Зато я охотно верю голосам в голове, вторящим: «Эй, корова! Жопу убери – ни пройти, ни проехать!» или «Пончик, бублик, бублероооид!» – громко, язвительно звучат они в моей голове и ни один комплимент не сможет их перекричать. Заматываюсь в полотенце и бегу сушиться.

               Итак, на часах уже семь тридцать. Никакого завтрака – обойдешся, ты наказана. Вместо завтрака: стойка на первое, пресс на второе и отжимания на десерт. Так-то! Теперь лицо. Боже… Ну что же, вываливаем косметичку и достаем из загашников весь арсенал для реанимации жирной отекшей ряхи! Масочки – само собой! Гуаша, мезороллер, силиконовые баночки – чувствую себя алхимиком или доктором Франкенштейном, пытающимся оживить очередное чудовище. А я и есть чудовище – прекрасное снаружи (хоть сама я так не считаю) и безобра́зное внутри. Следом – грим. Все в лучших традициях мейкапа: основа, база, контуринг, тени, подводка, тушь, пудра, лак для фиксации. И вот на меня смотрит из зеркала нарисованное лицо, там, где-то под толстым слоем штукатурки мое настоящее лицо, отекшее от недосыпаний, алкоголя, кальяна… С синими кругами под глазами, впалыми скулами и мелкими мимическими морщинками, именуемыми гусиные лапки. Черт бы побрал этих гусей!

               Смотрю на себя и вспоминаю, как собиралась мама. Это всегда был ритуал – таинственный и жутко помпезный. Нельзя было мешать и путаться под ногами, можно было тихо сидеть на кресле возле дивана и благоговейно наблюдать. Сначала мама распахивала дверцы шкафа и словно ревизор осматривала его содержимое. Она обожала шопинг, несмотря на то что во времена моего детства этого термина еще даже не существовало. Мы вместе могли часами бродить по универмагу, единственному в городе, рассматривая и примеряя одежду – это называлось «продавать глаза». Приметив что-то, она непременно начинала откладывать, это было непросто, так как из доходов семьи у нас была только скудная отцовская зарплата, постоянно урезаемая за прогулы и пьянство. Он был прекрасным специалистом, поэтому мог не бояться увольнений, но мы не видели: ни премий, ни надбавок, ни тринадцатой зарплаты…часто, добрая половина пропивалась по дороге домой.

      Проще стало, когда появился пластик. Только мама умела пользоваться банкоматом, поэтому зарплата отца была целиком в ее власти. Раз в месяц у нее пополнялся гардероб: лакированные туфли на высоком каблучке, сиреневый брючный костюм и сумочка в тон, юбка-карандаш, длинный до самых щиколоток сарафан в крупный горох. Мама обожала парфюмерию, косметику, бижутерию и шиньоны. Боже, как я мечтала быть такой, как она. Когда мамы не было дома, случалось это довольно часто, (она практически никогда не работала, но ее все время не было дома), я тайком заглядывала в шкаф. Меня обдавало волной ароматов – смесью запахов новой одежды, обуви, порошков и мыла. Мама очень любила запах порошка, поэтому хранила его в шкафу. Но трогать ничего было нельзя – заметит. Как только