Но что-то где-то пошло не так. Алли Дьяпо

каково ему, малышу, всё вокруг чужое, непонятное, холодное. Ему очень боязно, он начинает капризничать. Взрослые думают, что он капризничает из вредности, а ему просто страшно. Он совсем кроха. Он боится. Ты знаешь, хочется их всех обнять, прижать к себе, утешить. Гладить, гладить. Чтобы слёзки их просохли, чтоб улыбались и не плакали никогда. Они ведь такие беззащитные, каждый может их обидеть, и они ничего не могут сделать. Маленькие беззащитные кулечки, куда их понесут, туда они и несутся. А потом они растут на твоих глазах, вот им уже два года, три, четыре. И они приобретают понимание мира, природы, зверей, человеческих отношений. И что в них вложишь, с тем они и пойдут по жизни. Добрыми или злыми, весёлыми или грустными, жалеющими или безпощадными.

      Мать остановилась и выдохнув, будто с изумлением воззрилась на Фёдора.

      – Федь, ты меня понимаешь?

      – Да, мам, понимаю, – Фёдор смотрел на неё счастливыми глазами.

      – Ну а ты как? Первый день пролетел? Наверное, и не заметил?

      – По-честному? – Фёдор смотрел на мать исподлобья, еле сдерживая улыбку.

      – Ну конечно по-честному, а как иначе?

      Фёдор зажмурился изо всех сил, потом собравшись выдохнул и открыл глаза,

      – Мама, я влюбился.

      Тишина, повисшая в комнате, нарушалась тонким звуком позвякивания ложки о край стакана, мать машинально продолжала размешивать сахар, вглядываясь в сына.

      – По-настоящему? – спросила не улыбаясь, по серьезному. – Всё-таки ты еще не очень большой.

      Она наконец то перестала мешать сахар, продолжая вглядываться в Фёдора, словно изучая насколько он изменился после долгой разлуки.

      – Совсем по-настоящему, по-взрослому.

      – И как зовут эту счастливую девочку?

      – Девочку? – удивился Фёдор. – Нет мам, это уже взрослая, вполне состоявшаяся девушка.

      – Фёдор, ты кажется совсем не шутишь? Кто она? – мама была по-настоящему заинтригована, ещё бы, сын в первый раз признался ей в любви к девушке,

      – Кто она? – ещё раз повторила она.

      – Вера Петровна.

      – Верочка? – ахнула мать…

      На улице уже темнело, опять залилась лаем собака. Поднялся ветер, было слышно, как хлопает развешенное на веревках бельё, как шумят деревья, как падают и шуршат первые жёлто – красные листья. В комнате стало зябко, и потянуло дымком горевших листьев и травы. Сосед жёг засохший бурьян. Фёдор поднялся, закрыл форточку на веранде.

      – Помнишь, утром говорил, что со мной будто что-то произошло. Как в другом мире побывал и прожил целую жизнь. Многое потерял и многое нашёл, многое пережил. К жизни отношение другое сложилось, не детское. Душою я совсем другой, другой духом. Другие интересы, другие ценности жизни. Всё другое. Это тяжело осознать, но это так. И много знаний появилось, много умений. Знаний и умений этого мира.

      Фёдор остановился, глядя на мать. Та сосредоточенно слушала.

      – И да, мам, я знаю откуда берутся дети.

      – Даже