Заполье. Петр Краснов

не всякому виден… опровергните его! – На это приглашение провокационное – опровергать невидимое – его визави никак не отозвался, блуждая взглядом в заоконной хмари и пыли засухи нынешной, бедствия, какое никто уже ни здесь, ни в народе не считал давно за беду, отвыкли считать при централизованном-то снабжении… – Давайте поспорим, наконец, я готов… – И, не дождавшись и оттого недовольный будто, котом от мышиной норки отходя, сказал: – Вот видите… Нет, я не спорю, фельетон нужен, в этом вы правы. Правы, соглашусь. И острый, да, по делу. С интервью под диктофон, прямо с директором фабрики – пусть покрутится, а то зазнался там, с переходящим-то знаменем… А вы мне это… э-э-м… прокрутите, договорились?

      – Статья нужней. И фактов у меня хватит.

      – Статья, знаете… Не готовы к этому вы, откровенно вам скажу… заигрываетесь порой. Бороться мы должны – н-но! – И поднял палец указательный, невысоко, обретая себя окончательно. – Но в реальной, в существующей ситуации; А вы ее попросту не всегда знаете. Не знаете, – на всякий случай упреждающий сделал он жест, – и вы мне не говорите… Идет борьба, идейная – там. И в ней задействованы очень серьезные силы, вы даже представить себе не можете – какие; а вы мне – «кооперативы»… пустяки это, переходное, преходящее. Итак, фельетон; и это… без накруток всяких лишних, накручивать мы все мастера. А надо просто работать. Каждому на своем месте, с пониманьем общей ситуации. Разнобой, учтите, нам сейчас нужен меньше всего. А за идею… Мы это, как говорится в народе, обмозгуем. Идея стоит того. Именно так – о критериях. Я бы сказал даже – о преемственности критериев, да, и никак иначе…

      И месил, и топил в словесном говне минут, наверное, пять еще; и удостоверившись, что утопил окончательно, – отпустил, наконец, даже и в дверях не остановил, хотя всегда любил это делать, чтоб каким-нибудь словцом-указаньем, последним замечаньицем дожать, по шляпку вбить… примитивщина? Да, но какая действенная. Да и не было нужды останавливать, по правде сказать. По той самой, за которой истины уже не было и, казалось, не предвиделось.

      Он рассказал это, посмеиваясь теперь – и не обо всем поведав, конечно; еще раз усмехнулся:

      – Впервые видел его таким… озадаченным, что ли. Но это так, казус… Цыган умирает, а чина не меняет. Года не прошло, как в такой демократизм вдарился – хоть водой холодной отливай. Демократия в рамках командного стиля – недурно?

      – Да уж… Озадаченный, говорите? – Хозяин переглянулся с Мизгирем, тоже с чего-то посерьезневшим. – Даже странна чувствительность такая… Впрочем, и не таких мастодонтов проняло. А история эта, в числе великого множества других, совсем уж не смешная… Зато расстаетесь, надеюсь, смеясь?

      – Еще не расстался. Да и не до смеха.

      – Ну, это дело дней, формальность. Вы, кстати, как работаете – на машинке пишущей или пером… ну, пишете когда?

      – Нет, какая машинка… – малость недоуменно сказал Базанов. – Пробовал на ней – нет, механикой отдает, смазкой. Разве