Атаман Войска Донского Платов. Андрей Венков

надежных под рукой – Андрей Сулин да Матвей Гревцов. Общего натиска не выдержать. И он дал знак расчищать бойное место.

      – Ну, Бугайков, кто кого!

      Разгоряченные дракой казаки приостановились. Поединок, бой один на один, всегда вызывал интерес.

      Правил единых нету. Могут, по-татарски, на пояски схватиться, могут, по-русски, кулаками. Одно отличие – дерутся жестоко, до озверения, до визга.

      Гришка Родионов, окровавленный, оборванный, пробрался задами, хватал теперь Матвея за рукав:

      – На той стороне рыковские наших у стены зажали…

      Матвей, не слушая, выдергивал руку, старался поймать взглядом зрачки Бугайкова, переглядеть врага, победить до боя. Не успел.

      Бугайков ударил с левой, всем телом, чтоб с одного маха уложить врага. Матвей поднырнул под каменно-твердый, лоснящийся кулак, обхватил потерявшего от собственной тяжести равновесие Бугайкова, рванул и повалился вместе с ним в пыль. Только так, навязав обычную мальчишескую возню на земле, в которой верткий и цепучий, как кошка, Матвей был издавна непобедим, можно было одолеть плотного, крепкого казака.

      Они сопели и катались, и Платов неизменно выскальзывал и оказывался сверху.

      – Тю, Иван! Связался… – опомнился кто-то из скородумовских. Двое или трое кинулись поднимать и оттаскивать припозоренного Бугайкова. Гревцов и Сулин дружно прыгнули им на плечи, устроили кучу-малу.

      Драка вспыхнула с новой силой, словно в костер сушняку бросили. Задрались вперемешку и стар и мал.

      Бугайкова от Матвея оторвали. Давнишний обидчик, встретивший на ерике камнями, Андрюшка Кисляков кинулся Платову в ноги. Матвей успел подпрыгнуть, подбирая пятки, и сразу же Никита Халимонов звонко достал его по скуле, опрокидывая на землю и вгоняя сознание в желтый туман.

      Чуть придя в себя (двое-трое своих, прибылянских, прикрывали и помогли подняться), он снова кинулся в гущу сопения, визга и хлестких ударов.

      Задрались, по обычаю, городские и селившиеся за крепостными стенами, старожилые с пришлыми. Вскоре переломилось. Прибежали с Павловской Андрей Поздеев, с Дурновской – Ребриков и Харитонов, со Средней – известный кулачник Тацын. Тяжелым трюпком прибыли на поле боя черкасские деды и пошли основательно – гок! гок! гок! Хоперского бойца, которым хвалились скородумские, так и не разглядели.

      С командой конных казаков влетел в побоище есаул Иван Кумшацкий:

      – Р-разойдись!!! Что вам, идоловы дети? Масленая?

      Заработали плети, ногайки. Кого-то сгоряча поволокли с коня.

      – Перфильев, уводи своих!..

      Гаврила Перфильев, скородумский станичный атаман, забегал, разбороняя.

      Как вспыхнули быстро, так и остыли. Утирались, сходились в кучки постанично. Команда поскакала за ворота разгонять рыковских.

      Кумшацкий и с ним писарь Федька Мелентьев на горячащихся конях возвышались над толпой. Гревцов, почесывая сквозь разорванную рубаху рубец на спине и боязливо поглядывая на есаульскую плеть, рассказывал:

      – Деды как узнали, что нас сбили, враз – сюда; пока бегали, кулаки обгрызли от нетерпения.

      – Зачинщиков – к Ефремову!

      Кто-то из запроточных