Кто стрелял в президента. Елена Колядина

на вытянутой руке кастрюлю на плиту. До изнеможения крутила ведущие колеса, не позволяя Надежде Клавдиевне возить коляску за ручки для сопровождающих лиц.

      Неожиданно Люба почувствовала резкий рывок вверх. Над головой раздался хлопок, какой издает развевающееся знамя, и Люба увидела купол раскрывшегося парашюта. Захватывающий дух полет сразу прекратился. Люба и коляска повисли. Так часто бывает, когда тебя хотят спасти: ты уже не летишь, а стабильно и безопасно болтаешься между небом и землей.

      «Эй! – строго прикрикнула коляска. – А ну не балуй. Чего привязался?»

      Парашют сохранил военную выдержку. Он лишь слегка покачал головой, мол, вот с какой публикой приходится иметь дело. Дожили – коляски инвалидные небо покорять надумали. Эх, до чего Горбачев с Ельциным нашу авиацию довели!..

      Люба деликатно подергала стропу, надеясь возобновить стремительное движение вперед. Но парашют держал свою ношу упорно, как веревка висельника. Веревка туго знает свое дело. Дергайся, не дергайся – мое дело удержать тело. Согласитесь, такая верность своему профессиональному долгу не может не вызывать уважения.

      «Парашют только накинь, а черт сам затянет, – бестактно, но, надо признать, довольно к месту перефразировав народную мудрость, припугнула Любу коляска. Тут же, впрочем, перекинувшись на парашют, она принялась чихвостить купол: – Полетать не дал людям, бес! Только озеро облететь собрались, поглядеть, как там на другом берегу, не осталось ли колесных пароходов? А тут тебя леший надавал».

      Люба, заслышав этот экспромт, фыркнула. Дабы прервать ворчание, парашют снисходительно заскользил в сторону дальнего берега. По озеру пробежала серебристая волна, и Люба с восторгом увидела, что это играет косяк мелкой рыбки, наверное, сущика. Или шпрот. Ой, нет, шпроты – золотистые. Значит, все-таки сущик. От избытка красот Люба вновь запела, любуясь своим красивым и сильным тоненьким голоском:

      – О, дельтаплан, спаси его!..

      Песня, прямо скажем, не была шедевром. Он (кто – «он», было известно только Любе) не понял ее (Любы, надо полагать) любви и улетел на дельтаплане с другой. Разбежался и прыгнул с обрыва. Но, видимо, страдая дальтонизмом, несчастный принял дельту реки за колышущееся поле и рухнул прямо на дно. А Люба, в смысле героиня Любиной песни, разбежалась и прыгнула с обрыва следом. Н-да…

      Надо сказать, коляска к Любиным песням о любви, в силу уже известного вам жизненного опыта, относилась предвзято.

      «Река моих слез текла по пустыне, и раны остались там и поныне». Ну что это такое? Коррозия металла натуральная, – критиковала коляска мысленно – конечно, мысленно! – очередной поэтический крик Любиной души. – Ты сочиняй: солнце на спицах, синева над головой! Это я понимаю».

      Чайкам, которые обгоняли Любу с коляской, песня тоже показалась сомнительной.

      «Кто это нужду тянет?» – застонал