Тридцать три несчастья и немного везения. Елена Малиновская

и Сесилии присутствовал лишь Норберг. Маг-менталист выбрал себе кресло, которое стояло в самом далеком и темном углу комнаты. За все это время я не услышала от него ни слова, будто он воспользовался удобной возможностью и вздумал немного вздремнуть. Но то и дело я чувствовала на себе его взгляд. Не спит. Смотрит. Изучает. Делает выводы. Интересно только, какие и для чего?

      Дариан по мере сил и возможностей руководил ремонтными работами: в нескольких комнатах по соседству с моим кабинетом выбило стекла, а февральские ночи в Хельоне весьма морозны. А Фелан… Кстати, а куда запропастился этот противный блондин? Неужели решил по доброте душевной помочь моему мужу? Да ну, вряд ли. Такое великодушие совсем не в его характере.

      Ну что же, пожалуй, самое время серьезно переговорить с Гисбертом и сказать, что считаю его поступок возмутительным! Дариан слишком привязан к пожилому дворецкому, который проработал у него много лет и даже последовал за хозяином из Гроштера в этот северный город. Если оставить это неприятное разбирательство супругу, я более чем уверена, он просто слегка пожурит дворецкого или же вообще объяснит все непонятным и загадочным стечением обстоятельств.

      Правда, меня немного смущало присутствие Норберга. Но с другой стороны, я его в свой дом не приглашала. Если не нравится присутствовать при разбирательстве – вполне может уйти.

      – Сесилия, пожалуйста, выйдите, – холодно приказала я домоправительнице, которая в очередной раз приложила ко лбу Гисберта холодную примочку.

      Служанка вздрогнула и с нескрываемой опаской покосилась на меня, но выполнить распоряжение не поспешила.

      Я невольно нахмурилась. Это еще что такое? В моем доме меня собственные слуги игнорировать будут?

      – Сесилия, – повторила я, стараясь, чтобы в голосе прозвучало как можно больше скрытого негодования, но сохраняя достоинство и не позволяя себе сорваться на крик, – почему я должна повторять?

      Сесилия глубоко и прерывисто вздохнула раз, другой – и вдруг разревелась.

      Я даже опешила от этой картины. Высокая дородная женщина, которая годилась мне в матери, если не в бабушки, стояла напротив меня и самозабвенно лила слезы.

      – Простите, – выдохнула она и вдруг бухнулась на колени, молитвенно протянув ко мне руки. – Прошу, виера, простите нас! Это я во всем виновата!

      – Нет, это я, – вдруг чудесным образом очнулся Гисберт.

      Сполз с кресла и тоже встал на колени рядом с Сесилией, глядя на меня взглядом побитого щенка. Хорошо хоть от слез воздержался.

      Я услышала, как Норберг, который все так же оставался в своем темном углу, насмешливо хмыкнул. Но больше ничего не сказал, явно предоставив мне сомнительную честь разбираться в происходящем бедламе.

      – И что все это значит? – спросила тихо. – Гисберт, Сесилия – встаньте немедленно и объяснитесь!

      – Нет! –