Обсидиан и чёрный диорит. Книга четвертая. Алмазная мельница. Сергей Юрьевич Калиниченко

очень любопытно. Какое внушение может делать юной дочери любящий отец, впервые увидевший ёё в семнадцать лет? Мне внушений никто сделать уже не сможет. Так может, другие послушать, чтобы, упаси бог, не наделать непоправимых ошибок?

      Это Танюха так выпендривается, думает Володя. У неё что-то настроение стало опять под откос катиться. Видимо, потому, что Костя после Астрополя на неё внимания не обращает, а всё с Алиной усиленно общается. Так не может же Костян разорваться! Он и так сколько сделал для своей Циркачки, вон на памятник родительский любо-дорого взглянуть. Мало кто для родных такое соорудит. А с бароном мутная история, факт! Тот внучке цацки какие-то передал. Как раз про них в самолёте голубки разговаривали, всё удивлялись чему-то. Потом Костя украшения забрал и пока в сейф положил. Что странно – Танюха даже не возмутилась, что это всё её добро, которое либо поносить можно, либо в комиссионку сдать.

      А Селенден опять угнал куда-то на ночь глядя, половина одиннадцатого уже, и, похоже, ночевать возвращаться не собирается. Всё дела у него какие-то, видите ли. Опять взял свои шпаги-даги – и был таков.

      – Мы же договорились. – Сверчок говорит тоном непререкаемым и поучающим, что, раз слова относятся к Алине, выглядит тошнотворно противно. Володе хочется даже одёрнуть, но он молчит. Велик, конечно, авторитет у друга, а сам он, хоть и Капитан, вечный ведомый. Видимо, из тех капитанов, которым постоянно нужен лоцман.

      Алина бросает на Костю уничтожающий взгляд. Бесполезно.

      – Повторяю, – вещает самоуверенный миллионер. – Каждое слово, даже тон, оттенок, могут быть нам очень и очень полезными. Раз уж ты записывала что-то ещё, будь любезна, дай нам дослушать.

      – Делайте что хотите.

      Володя видит, как она отошла в сторонку, села и закрыла лицо руками. Он знает, что это жест крайнего отчаяния, когда она на время сдаётся, предпочитая уйти в себя и отключиться от чужих слов и эмоций. Он видел, как точно так же она поступила в конце разговора с Бруно. Значит, сейчас произойдёт что-то ужасное.

      Кэп хотел сказать решительное «нет». Но Таня уже завладела телефоном. Платонов опять промолчит? Порой он для остальных – бессловесная мебель. Интересно, они могли когда-нибудь такое про него подумать? Дружба дружбой, но в компании он, Володя, явно примерил на себя аутсайдерскую роль. А кем бы он был в футбольной команде? Костя, понятно – главный тренер, он же теперь ещё хозяин клуба. Таня – полная тройка нападающих. Алина – мозговой центр, распасовщик из полузащиты. Ну, а Платонов, значит, всё остальное. Защита, вратарь, рабочая лошадка, из тех тружеников, которым почему-то никогда не поют особенных дифирамбов и не дают «Золотой мяч».

      Пока Кэп так размышлял, голос Новицкого вновь всплыл в комнате. И почти сразу окрик Кости его остановил.

      – Стоп, стоп! Суржицкий… Суржицкий, Суржицкий… Фамилия очень знакомая, только не могу вспомнить, откуда. Очень интересно. Действительно пошло самое интересное. Я сейчас быстренько попробую в Интернете глянуть, что там есть про Суржицких.