Аня ждет рассвет. Ольга Васильевна Рыбакова

что эти события, места, люди прошли, исчезли с карты твоей жизни. Так ли это на самом деле? Ты не заходишь в дом, но он всё еще стоит. Ты можешь не говорить с женой, с которой развелся много лет назад, но от этого она не перестанет существовать и уж тем более не перестанет звонить с пустыми вопросами. С друзьями всё понятно – интересы поменялись, стало не по пути, но они тоже спокойно продолжат жить и дышать вместе с тобой одним и тем же земным воздухом. Что значит «бывшие»? Что значит «было»? Если думать, что время едино в сути своей, значит, они всё еще есть без приставных слов, обозначающих прошедшее действие. Да и, в конце концов, даже если что-то у тебя было, а теперь нет, − всё равно! Остались воспоминания, мысли, чувства – частицы того, что ушло. Всё это живет внутри тебя. А ты – здесь. Ты же для себя не бывший.

      Из поездок он возвращался в Нью-Йорк. Говорил себе, что испытывает радость, когда изредка выбирается в Центральный парк и, как турист, кормит хлебом сдобных уток. При этом деревья были обычными деревьями, пруд – прудом, а утки – просто птицами. Он говорил, что ему нравятся высокие величественные стены университета с вековой историей и он любит свой кабинет с окном во двор, где гуляют модные пестрые студенты. Приличное заведение, думал он рассеянно, не то что провинциальная серая школа с промозглыми классами и безликими коридорами, где было так весело, так легко.

      Василий Иванович достал из кармана мобильный телефон. Набрал номер.

      Лёша, − сказал он в трубку. – Лёша, я хочу поехать в Россию. Давай со мной? Куда? – он назвал город. – Когда? А посмотри, пожалуйста, рейсы. Хоть сегодня. Не шучу. Серьезно. Да, дело срочное. Я к тебе приеду.

      Когда они переехали, Лёше было всего три года. Он пошел здесь в детский сад, а затем в школу, а потом в колледж. Английский язык – родной, французский – учил в школе, русский – чтобы общаться с родителями, как он сам шутил. Чтобы этот странный мир принял их быстрее и охотнее, Василий Иванович сознательно выбрал для жизни дом подальше от русских кварталов. Так что в окружающей его сына среде улицы, учебных заведений, рабочем кругу привычнее было слышать

      «Алекс», но с не свойственной Василию Ивановичу сентиментальностью он упрямо звал его или Лёшей, или – по случаю – Алексеем. Лёша отворил ему дверь квартиры.

      – Вот, я посмотрел рейсы, − сказал сын, двигая к нему ноутбук. – Завтра утром удобный перелет, если тебе так срочно надо. Кстати, зачем?

      Ромашки, − сказал Василий Иванович, улыбнулся, добавил: − Клевер. Васильки.

      Что? – вежливо спросил Алексей и, кажется, вздохнул про себя. Он привык, что вместо вразумительных ответов на вопросы, от которых хотелось бы уйти, люди, подобные его отцу, несут какую-то околесицу вместо откровенной лжи. Это называется «творческий человек».

      – В детстве родители отправляли меня на лето к бабушке. Твоей прабабушке. Вера Афанасьевна её звали. Она очень рано вставала – деревня, хозяйство, понимаешь? Не понимаешь… Ничего. Я вставал вместе с ней в пять утра, а досыпали мы уже днем – устраивали себе перерыв на часок. Вечером,