Дева. Юлия Матвеева

Земли, об которую бьёшься при падении с большой высоты, и когда бьёшься, то задумываешься о мимолётной или вечной женщине, по типу как раз таки Анны, очень юной зачинательнице малых авраамических и крупных дхармических циклах жизни, и при мыслях о ней вспоминаются два ангельских крыла за её спиной, от чего Земля становится твёрже, и происходит усиление боли от этого, казалось бы, заурядного падения, пусть и с большой высоты неминучей,

      но изменяющей погодный строй —

      ведь налетает страстный и могучий

      Борей, взрывая тишины покой.

      Подвешенный за ноги, невезучий

      и обречённый брат, антигерой,

      сестру родную призывает,

      дабы она свела его с Христом;

      но спелые колосья вырывает

      Зевесова рука, им ставшая врагом.

      За первую приятно-жёлтую точку, из которых сотворено наше мироздание, отвечала бесконечно созидающая Дева. Беременная рыком дряхлеющего Льва, она одинаково любила бесконечное многообразие окружающей её жизни и видела в каталоге разнообразных форм и рисунков не безликие деревья, составляющие лес, а сплошные индивидуальности и частности, свисающие как спелые плоды барбариса с Т-образного дерева, и одним из таких индивидуальностей был юноша, склонный к идеализму – он висел, подвешенный за правую ногу к этому Т-дереву, согнув левую в подобие четвёрки, со спокойным лицом поедал свисающий перед ним барбарис, познавал мир и связанными за спиной руками показывал кукиш местному Зевесу, который метал молнии и упирался своими монгольскими глазёнками в высокую башню с короной вместо купола, где и созидала бесконечно Дева, которая, со своей любовью ко всему живому, не могла спокойно наблюдать за страданиями юноши – да, его добровольное и просветляющее самоистязание казалось ей страданием. Дева покинула окружённую тучами башню, дабы поцеловать повешенного, и на двенадцатый поцелуй, пропитанный дыханием барбариса, молния Зевеса таки попадает в башню, в стене появляется трещина, уже шестнадцатая для Девы корона падает с вершины, падают и люди из горящих окон, и будут падать, пока недоумённый император Тит где-то в отдалении от этого Иерусалимского храма не отрывал своих не пахнущих деньгами глаз от переродившегося в Андрогина Симона Мага и бьющейся в слезах у его ног Елены Прекрасной.

      – Ты разрушил Второй Храм?

      – Мои солдаты разрушили Второй Храм…

      Но молнии Зевеса, в несогласии с правдой вывели в небе буквы «ламэд» и «айн», при виде которых двадцать восемь римских солдат перетреугольнились, ибо тогда люди не могли перекреститься, и в солдатском треугольнике были заточены Змея, Петух и Бык, которые намного позже освободятся в головах создателей карт Таро и прикажут им обязательно изобразить карту с уничтожением Второго Храма. В треске падающих деревьев не были заметны поцелуи, но они всё ещё были, Дева целовала повешенного,