Блаженство (сборник). Дмитрий Быков

ne/>

      Вариации-1

      1. «Жизнь выше литературы, хотя скучнее стократ…»

      Жизнь выше литературы, хотя скучнее стократ.

      Все наши фиоритуры не стоят наших затрат.

      Умение строить куры, искусство уличных драк —

      Все выше литературы. Я правда думаю так.

      Покупка вина, картошки, авоська, рубли, безмен

      Важнее спящих в обложке банальностей и подмен.

      Уменье свободно плавать в пахучей густой возне

      Важнее уменья плавить слова на бледном огне.

      Жизнь выше любой удачи в познании ремесла,

      Поскольку она богаче названия и числа.

      Жизнь выше паскудной страсти ее загонять в строку,

      Как целое больше части, кипящей в своем соку.

      Искусство – род сухофрукта, ужатый вес и объем,

      Потребный только тому, кто не видел фрукта живьем.

      Страдальцу, увы, не внове забвенья искать в труде,

      Но что до бессмертия в слове – бессмертия нет нигде.

      И ежели в нашей братье найдется один из ста,

      Который пошлет проклятье войне пера и листа

      И выскочит вон из круга в размокнутый мир живой, —

      Его обниму, как друга, к плечу припав головой.

      Скорее туда, товарищ, где сплавлены рай и ад

      В огне веселых пожарищ, а я побреду назад,

      Где светит тепло и нежаще убогий настольный свет —

      Единственное прибежище для всех, кому жизни нет.

      2. «Жизнь не стоит того, чтоб жить, тем более умирать…»

      Жизнь не стоит того, чтоб жить, тем более умирать.

      Нечем особенно дорожить, нечего выбирать.

      Месиво, крошево, тесто, печево, зелье, белье, сырье —

      Пусть ее любят те, кому нечего делать, кроме нее.

      Непонятна мне пастернакова дружба с его сестрой:

      Здесь кончается одинаково все, несмотря на строй.

      Что есть жизнь? Роенье бактерий, чавканье, блуд в поту.

      Нам, по крайности, дан критерий, которого нет в быту.

      Пусть ее любят отцы семейства, наместники теплых мест,

      Все, кому в принципе здесь не место, но только они и есть.

      Пусть ее любят пиявки, слизни, тюзовский худсовет —

      Делай что-нибудь, кроме жизни, вот тебе мой завет.

      Все, что хочешь. Броди по Денверу, Килю или Сен-Клу.

      Растекайся мыслью по дереву, выпиливай по стеклу,

      Изучай настойку на корках, заговор на крови,

      Спи по часу, ходи в опорках, сдохни. Но не живи.

      Рви с отжившим, не заморачиваясь: смылся и был таков.

      Не ходи на слеты землячеств, встречи выпускников.

      Пой свое, как глухарь, токующий в майском

                                                                   ночном логу.

      Бабу захочешь – найди такую же. Прочих отдай врагу.

      Дрожь предчувствия, страх за шкуру, пресная болтовня,

      Все, чему я молился сдуру, – отойди от меня.

      Я запрусь от тебя, как в танке. Увидим, кому хужей.

      Стой в сторонке, нюхай портянки, не тронь моих

                                                                   чертежей.

      «У меня насчет моего таланта иллюзий нет…»

      У меня насчет моего таланта иллюзий нет.

      В нашем деле и так избыток зазнаек.

      Я поэт, но на фоне Блока я не поэт.

      Я прозаик, но кто сейчас не прозаик?

      Загоняв себя, как Макар телят,

      И колпак шута заработав,

      Я открыл в себе лишь один, но большой талант —

      Я умею злить идиотов.

      Вот сидят, допустим, – слова цивильны, глаза в тени,

      Говорят чего-нибудь о морали…

      Я еще не успел поздороваться, а они

      Заорали.

      И будь он космополит или патриот,

      Элита или народ, красавец или урод,

      Раскинься вокруг Кейптаун или Кейп-код,

      Отчизна-мать или ненька ридна, —

      Как только раскроет рот

      Да как заорет, —

      Становится сразу видно, что идиот.

      А до того иногда не видно.

      Иногда я что-нибудь проору в ответ,

      Иногда с испугу в обморок брякнусь.

      Я едва ли потребен Господу как поэт,

      Но порой полезен ему как лакмус.

      Может быть, фейс-контроль. А может, у них