Теневая защита. Олег Поляков

Прямо источали ненависть и злобу. Какое-то животное раздражение. И это ощущение полной и неприкрытой враждебности породило глухую утробную ответную, хотя и быстро потухшую в приступе боли, звериность. Хотелось дотянуться до одного из ботинок и вцепиться в него зубами. Прокусить насквозь дебёлую, искусственно состаренную кожу, прогрызть вонючие носки и вонзиться в хрящеватые ноги, прожевать их до самой подошвы и, оторвавшись, с улыбкой любоваться ужасом врага. И, насладившись видом корчащегося тела, кровожадно осклабиться во все двадцать восемь несанированных и …

      Андрея не сильно, но чувствительно, прерывая поток геройских иллюзий, пнули в живот, пытаясь привести в чувство.

      «Ссуки. Настаивают на аудиенции. И ещё эта жаба..!!»

      Андрей поморщился. Жаба, или что-то похожее – это странное обстоятельство, непонятное, не обещающее ничего хорошего. Одно успокаивает – сидит себе в коридоре, в комнату проникнуть не пытается, осматривается. Это Андрей уловил на автомате, без усилий, фиксируя всех окружающих его персон. Ещё до полного восстановления сознания, подсознание прокачало картинку и выдало директ о снижении общего накала опасности. Это значило, что феромонов агрессии в воздухе заметно поубавилось.

      Мысленно Андрей приказал себе вести себя ровно, подчёркнуто дипломатично, демонстрируя сломленность и испуг.

      Что он и попытался сделать. Благо в его текущем состоянии ничего достойного МХАТа играть и не приходилось, вся трагедия его положения была налицо. Подтянув наконец колени, Андрей повернулся и очень медленно сел, опершись о стену и неуверенно протирая руками лицо от запекающейся уже крови и древесной пыли.

      Стало быть, пролежал без сознания не долго, всего-то минут пять-десять.

      Сильно саднило в подрёберье справа, ныло в животе, болью пульсировали затылок и висок..

      «Узнаю, кто приложился, уничтожу» – самонадеянно зарёкся Андрей и постарался сосредоточиться.

      Проморгавшись, он смог, наконец, окинуть комнату взглядом, и увиденное его не обрадовало. Приземистый журнальный столик из темного ореха, некогда гордость Марты, был с особым усердием превращён в хлам, возле него покоились трупы настенных часов, будильника и торжественно почили останки напольного вазона. Штора, в смертельных объятиях карниза, скрученного в предсмертных судорогах, торчала из разбитого окна. На обои, в годы своей молодости радовавшие глаз ярко-зелёным летним колером, было выплеснуто что-то, с прилипшими кусочками чего-то. И всюду стекло, бумаги, целлофан и плевки.

      Славно…

      Андрей глубоко втянул воздух ноздрями. Сквозь запах крови, сигарного дыма и мокрой кожи ботинок сочился еле уловимый запах стоячей цветущей водорослями воды. И ещё тины, жирной болотной тины вперемешку с хвойными нотами.

      «Странно…»

      Коренастая тень нависла над ним и, протянув аршинную пятерню, словно плюшевого мишку выдернула из-за дивана и бросила в центр комнаты, прямо на уничтоженный столик.