Баталист. Территория команчей. Артуро Перес-Реверте

каприз мироздания, безжалостный луч Юпитера, точный, будто оказавшийся во власти неведомых причин хирургический скальпель, поражающий сердце человека и отнимающий у него жизнь.

      У нас мало времени, сказала Ольвидо однажды. Фольк вспоминал эти слова все последующие годы. Он вспоминал их и в эту ночь, пропитанную запахом дымящихся сигарет Иво Марковича, когда неподвижно стоял перед фреской, так тесно связанной с Ольвидо. У нас мало времени. Она сказала это небрежно, с улыбкой – вечером того дня, когда они познакомились. Долгий незабываемый день, прогулка и неторопливая беседа, в которой то и дело обнаруживалось совпадение профессиональных взглядов, – оно выражалось в жестах, словах, взмахе ресниц. Она была молода и так красива, что все происходящее казалось сном. На ее необычайную красоту Фольк машинально обратил внимание еще в музее; но пристальнее он разглядел ее, когда они проходили под фресками Диего де Риверы в Паласио Насьональ[49] и он увидел, как она склонилась, стоя возле перил, чтобы сфотографировать необычную игру света и тени в галерее, где в это мгновение, взявшись за руки, проходили школьники. Тогда-то он и заметил, какая это незаурядная, редкая красота: сильная, гибкая, грациозная красота оленя, в чьих глазах не было тем не менее ни тени робости или наивности. Взгляд у нее тоже был особенный – она смотрела, склонив голову, чуточку исподлобья; ее взгляд сочетал в себе вызов и иронию. Взгляд безжалостного опытного охотника, внезапно подумалось Фольку. Диана с фотографическим кофром на плече.

      Они пообедали в ресторанчике возле Санто-Доминго, где оказались, пройдя через шумную площадь, где работали ремесленные типографские станки, установленные прямо под открытым небом в тени навесов. После полудня, стоя перед гигантскими фресками Сикейроса, Риверы и Оросо в Музее изящных искусств, они уже неплохо знали друг друга. С Фольком все было более или менее ясно: детство в маленьком шахтерском городке на берегу Средиземного моря, кисти и краски, на смену которым пришла фотокамера, мир сквозь окошечко видоискателя. Некоторая известность, выражавшаяся в гонорарах и определенном статусе в профессиональных кругах. Ольвидо видела войну только в репортажах по телевизору и имела о ней слабое представление. Она изучала историю искусств, потом недолгое время была фотомоделью, пока наконец не нашла свое место по другую сторону фотокамеры. Работала в журналах, посвященных искусству, архитектуре и дизайну. Журналах до нелепости дорогих, добавила она с такой улыбкой, что претенциозность замечания немедленно улетучилась. Двадцать семь лет, отец – итальянец, известный бизнесмен, крупные художественные галереи во Флоренции и Риме; мать – испанка. Хорошая семья, связанная с миром искусства в трех поколениях, включая восьмидесятилетнюю бабушку по материнской линии, с которой Фольку довелось познакомиться лично, – это была художница Лола Сегри, свидетельница последней эпохи Баухауса[50], знакомая Дюшана

49

…под фресками Диего де Риверы в Паласио Насьональ… В Национальном дворце, стоящем на центральной площади Пласа-де-ла-Конститусьон, располагаются офисы органов исполнительной власти Мексики (а теперь и резиденция президента); монументалист Диего де Ривера в 1929–1935 годах расписал стены над центральной лестницей дворца – там находится его триптих «Эпос о мексиканском народе», он же «История Мексики сквозь века» («Epopeya del pueblo mexicano», тж. «Historia de México a través de los siglos»).

50

…свидетельница последней эпохи Баухауса, знакомая Дюшана и Жана Ренуара, – она снялась в «Правилах игры» в костюме семинаристки, рядом с Картье-Брессоном – а также Боннара… – Баухаус – немецкая архитектурная школа, сложившаяся вокруг «Государственной высшей школы строительства и формообразования», существовавшей в 1919–1933 годах, изначально под руководством Вальтера Гропиуса; принципы Баухауса – воссоединение архитектуры, скульптуры и живописи, функционализм и прагматизм – задали вектор развития всей архитектуры XX века.