Возмездие Сандокана. Возвращение Момпрачема. Эмилио Сальгари

из даяков снял с Каммамури сеть, развязал ему руки и ноги и велел:

      – Полезай.

      – Куда? – изумился маратха.

      – Наверх.

      – В эту клетку?

      – Таков приказ.

      – Я же не обезьяна!

      – Мне все равно. Приказ есть приказ.

      – И чем я там должен заниматься?

      – Не знаю.

      – Приручать какаду?

      – Это меня не касается.

      – Значит, говоришь, лезть?..

      – И пошевеливайся, иначе твоя шея познакомится с нашими санггамара.

      – Скажи хотя бы, где лестница. Я что-то ее не вижу.

      Даяк ткнул пальцем в толстенный ствол бамбука с глубокими насечками, нанесенными в двух пядях одна от другой.

      – Понятно, – проворчал Каммамури. – Местные обожают орангутанью гимнастику. Ладно, посмотрим, что там наверху. Виды оттуда, должно быть, изумительные.

      Маратха начал карабкаться по стволу. Воины взглядом следили за ним, размахивая парангами и колючими рогатинами. Их физиономии не предвещали ничего хорошего. Наверное, даяки огорчились, что им не позволили отрезать пленнику голову. Цвет ее кожи заметно отличался от бледно-желтого окраса аборигенов, и она, несомненно, стала бы жемчужиной их коллекции.

      Минуты через две Каммамури выбрался на хлипкий бамбуковый настил непосредственно под хижиной, подтянулся и оказался на своеобразной веранде, окружавшей причудливое сооружение.

      – Что за дурацкая тюрьма? – спросил сам себя маратха. – Мы с хозяином два года прожили на Кабатуане, но я ни разу не встречал подобных клеток, подвешенных между небом и землей. В таких только павлинов выращивать.

      Обойдя хижину, он обнаружил маленькую дверцу, в которую и протиснулся не без опаски. Пол внутри был завален грудами сухой листвы. Ни стола, ни кровати… Не было даже глиняного кувшина с водой.

      – Судя по обстановке, подлый грек решил уморить меня голодом и жаждой. – Маратха поежился.

      Он шагнул вперед, и тут из-под листвы навстречу ему поднялась черная человеческая фигурка и спросила по-даякски с акцентом:

      – Туань-эропа?

      Этим словом, обозначающим европейских господ, малайцы называют всех людей иных рас. Каммамури ничего не ответил. Он пристально смотрел на незнакомца. Казалось, тот только что очнулся от глубокого забытья и пытается сообразить, кто еще объявился в хижине.

      Он не был даяком. Низенький, едва ли пяти футов ростом, с очень темной, почти черной кожей. Крупная голова, перевязанная окровавленной тряпкой, из-под которой во все стороны торчали курчавые волосы. Нос короткий, с широкими ноздрями. Почти безгубый лягушачий рот, узкий лоб, большие, отнюдь не раскосые глаза, тело сухощавое, плечи покатые. Не нужно быть антропологом, чтобы опознать в этом человечке представителя дикого племени, негрито или аэта, из самой глубины малайских джунглей.

      Во внешности и в жизненном укладе у них нет ничего общего ни с суматранскими батаками, ни с филиппинскими тагалами, не говоря уже о борнейских даяках и