На далеких окраинах. Погоня за наживой. Николай Николаевич Каразин

не тронь, ну, он и не трогает.

      – Да, – вздохнул мирза Кадргул на всю кибитку, икнул и протянул руку за кальяном.

      – В Бухару послы русские приехали, – сказал мирза Юсуп.

      – Что такое еще?

      – Да мир настоящий затеяли. Музафар совсем в дружбу к ним лезет. На прошлой неделе еще, говорят, два конских вьюка золота отправил к ихнему губернатору.

      – Эх! – вздохнул старый мулла Ашик, – не по нашим дорогам это золото ездит.

      – Ну что же? всего себе не захватишь. Мир-то ведь велик, – заметил мирза Кадргул.

      Кальян усиленно хрипел, переходя из рук в руки; угасающие уголья на тагане слабо потрескивали. В кибитке на несколько минут воцарилось полное молчание. Только слышно было, как тяжело дышала и перешептывалась толпа, вплотную налегшая на наружные решетки кибитки.

      – Ну, что, – наклонился к хозяину Юсуп, – этот у вас как, не балуется?

      Он показал на Батогова, мелькнувшего близко, почти у самых стен.

      – Ничего, работник хороший.

      – То-то, хороший, а вы его поберегайте, выкупу за него никакого не будет: простой сарбаз, об нем, чай, и думать позабыли русские, а он вам, ежели не слишком налегать будете, еще лет тридцать, как добрая лошадь, прослужит.

      – Вчера в степь за верблюдами ездили, – начал мулла Ашик, – его тоже с собой брали, лихо на коне ездит, получше кое-кого из наших.

      – Гм, – подумал Юсуп, – посади его на добрую лошадь, хоть на Орлика, да дай ему оружие хорошее, да и выезжайте, хоть по два на одного, тогда и увидите, что это за наездник. – Жаль вот только, – произнес он вслух, – что вера у них эта… Если бы его как есть в нашу перевести.

      – А что? – спросил мирза Кадргул.

      – Я говорю потому, – сказал Юсуп, – что он сам говорил мне как-то: «Я бы совсем в вашу веру перешел, мне уже теперь о своих и забыть-то надо, если бы только бить меня ни за что, ни про что перестали, да работы было бы поменьше, а то иногда не под силу приходится».

      – Не под силу приходится, – проворчал за стеною киргиз-работник, – небось, нынче меня так об земь ахнул, что до сих пор бока ломит.

      – На Соленых болотах, у Сайгачьего лога, болезнь какая-то на баранов пришла.

      – Вот уже это беда наша совсем.

      – В темир-каикских аулах колдуна зарезали.

      – Это не желтого ли иранца?..

      – Его самого. Всех четырех жен Курбан-бия перепортил. Сам бий почти целый год в отлучке был, приезжает, а они все вот какие ходят… – Юсуп показал рукою на аршин от своего желудка. – А там и посыпало!.. Одна так даже двух сразу.

      Одна из жен мирзы Кадргула, красивая Нар-беби доставала из сундука, что стоял у дверей, какую-то одежду; услышав рассказ, она повернула свое толстое, краснощекое лицо и стала внимательно вслушиваться.

      – Ну, а с женами что сделали?

      – Да жены чем же виноваты? – заметил кто-то из гостей, – ведь это на них иранец ветром надул…

      Нар-беби улыбнулась во весь рот, вся словно вспыхнула, и низко нагнулась над сундуком, выпятив на соблазн всей публики свои массивные