На далеких окраинах. Погоня за наживой. Николай Николаевич Каразин

мне: «Поезжай к этому мерз… – Доктор спохватился на полуслове, Батогов улыбнулся. – Это он говорит, – и если только Батогов откажется, то я его все равно из-за угла пришибу, как собаку, я ему горло перегрызу, я ему…»

      Доктор вошел в азарт и сильно жестикулировал, он даже чуть не схватил руками Батогова за горло…

      Несколько чашек глинтвейна, сильно разбавленного коньяком, начинали действовать на голову доктора.

      – Эк его раскачивает, – подумал Батогов, глядя на секунданта.

      – Так значит, на револьверах? – произнес он вслух.

      – На револьверах…

      – Ну, а где?

      – Об этом еще не решено, но вам дадут знать своевременно.

      – Вы куда отсюда? – намекнул Батогов гостю: не пора ли, мол, убираться.

      – Прямо к Брилло: он просил сообщить ему тотчас же.

      – Ну, поезжайте. Только что же вы ему сообщите?

      – Как что? – удивился доктор. – То, что вы приняли вызов и ждете только подробностей в условиях.

      – Напрасно вы ему это сообщите.

      – Это почему?

      – А потому, что я вызова не принимаю и стреляться с капитаном не буду.

      – Вот как!.. – протянул секундант. Как он ни был пьян, а все-таки этот отказ, так спокойно произнесенный Батоговым, треснул его, как обухом в голову.

      – Но почему же, вы боитесь, что ли? Ведь это, наконец, не совсем чест…

      – Тс… не говорите глупостей, пожалуйста… а то они до добра редко доводят. О причинах отказа я не стану распространяться; допустите хоть то, например, что я, положим, считаю дуэли глупостью – ну, на этом предположении и остановитесь… Да наливайте себе еще чашку, пожалуйста, без церемонии. Ну-с, а Брилло скажите, что если он хочет, чтобы я еще раз его поколотил, то это я могу, ибо физически я много его сильнее.

      При этих словах доктор невольно покосился на говорившего, который, освещенный с ног до головы светом от костра, так покойно лежал на ковре, заложив за голову свои мускулистые руки.

      – Насчет атак из-за угла, – продолжал Батогов, – я принял давно уже приличные меры, и атаки подобного свойства не всегда удаются. Ведь вы вот не считаете оскорблением толчок моей лошади. Посоветуйте ему так же точно отнестись к удару нагайкой, тем более что, действительно, не было оскорбления, а была только весьма неприятная для него случайность, и вдобавок вполне им заслуженная. Когда трое нападают на одного, тогда они не имеют никакого права оскорбляться, если один побьет их троих… Сообразили, почтеннейший доктор?..

      – Мне что… мне все равно – я так и передам, – бормотал доктор, смущенный заключительною фразою, он невольно поддался заговорившему в нем чувству справедливости.

      – Итак, покойной ночи. Юсуп! Лошадь господину! Прощайте.

      Темный четырехугольник растворенных настежь ворот осветился пожарным, красным светом; два всадника-туземца, пригнувшись к шеям лошадей, проскочили во двор со смоляными факелами в руках. Длинные палки, обмотанные тряпками, пропитанными смолою и кунжутным маслом³, трещали, страшно чадили и разбрасывали вокруг себя яркий, мигающий свет.

      Вслед за факельщиками въехал сам