Камерные гарики. Прогулки вокруг барака (сборник). Игорь Губерман

затмение

      овладевает нами всеми —

      не это ль ясное знамение,

      что Бог устраивает семьи?

* * *

      Стихи мои в забвении утонут,

      хоть вовсе их пишу не для того,

      но если никого они не тронут,

      то жалко не меня, а никого.

* * *

      Я трубку набиваю табаком.

      Как тягостны часы в ползущем дне!

      Никак я не почувствую, по ком

      звонит сегодня колокол во мне.

* * *

      В безумных лет летящей череде

      дух тяжко без общенья голодает;

      поэту надо жить в своей среде:

      он ей питается, она его съедает.

* * *

      На тихих могилах – две цифры у всех,

      а жизнь – между ними в полоске.

      И вечная память. И шумный успех.

      И мнимореальные доски.

* * *

      К чужой судьбе, к чужой мольбе

      кто не склонял свой слух,

      тот будет сам пенять себе,

      что был так долго глух.

* * *

      Конечно, я пришел в себя потом,

      но стало мне вдруг странно в эту осень,

      что грею так бестрепетно свой дом

      я трупами берез, осин и сосен.

* * *

      Нас будто громом поражает,

      когда девица (в косах бантики),

      играя в куклы (или в фантики),

      полна смиренья (и романтики),

      внезапно пухнет и рожает.

      Чем это нас так раздражает?

* * *

      От точки зрения смотрящего

      его зависит благодать,

      и вправе он орла парящего

      жуком навозным увидать.

      Но жаль беднягу.

* * *

      Давно заметил я: сияние

      таланта, моря, мысли, света

      в нас вызывает с ним слияние,

      и мы в себе уносим это.

* * *

      Время поворачивая вспять,

      как это смешно – не замечая,

      тянемся заваривать опять

      гущу из-под выпитого чая.

      А близость с тем, а нежность к той

      давно мертвы,

      и память стала – как настой

      разрыв-травы.

* * *

      Вновь себя рассматривал подробно:

      выщипали годы мои перья;

      сестрам милосердия подобно,

      брат благоразумия теперь я.

* * *

      То утро помню хорошо:

      среди травы, еще росистой,

      тропой утоптанной российской

      я меж овчарок в лагерь шел.

* * *

      Порою поступаю так постыдно,

      как будто не в своем слегка уме;

      наследственные корни, очевидно,

      воюют меж собой в душевной тьме.

* * *

      Всегда, мой друг, наказывали нас,

      карая лютой стужей ледяной;

      когда-то, правда, ссылкой был Кавказ,

      но там тогда стреляли, милый мой.

* * *

      Эта мысль давно меня терзает,

      учит ее в школе пятый класс:

      в мире ничего не исчезает;

      кроме нас, ребята, кроме нас.

* * *

      Крушу я ломом грунт упорный,

      и он покорствует удару,

      а под ногтями траур черный —

      по моему иному дару.

* * *

      Любовь и пьянство – нет примера

      тесней их