Русская рулетка. Дмитрий Владимирович Симонов

ю. Его рука судорожно потянулась за наганом, который обычно висел в кобуре у него на поясе. Но оружия не было. Услышав немецкую речь, доносящуюся сверху, Олег оглядел помещение и увидел пятерых человек. Они сидели по углам, смотрели в пол и молчали. В подвале было темно, поэтому Олег не видел их лиц, но обнаруживал по шороху, кашлю или стону. «Я военнопленный», – наконец понял он и, осознав это, уставился в серый пол подвала, как и остальные.

      В памяти Олега мелькали кадры проигранного сражения. Его группа подбила три наступающих танка, дав основным частям возможность отступить и перегруппироваться. Это не было решением Олега. Командир дал ему приказ: «Ни в коем случае не оставлять высоту, драться до последнего патрона». Олег выполнил приказ: пятью орудиями они сдерживали натиск противника в течение двух дней. Его солдаты вынуждены были бегать за снарядами в другие точки. Но и там, кроме разбитой техники и трупов, ничего не оставалось. Потом налетели самолёты противника и в неравном бою распахали своими бомбами всю высоту холма. От оружия ничего не осталось, как и от группы, которой командовал Олег.

      «Видимо, после налёта пощупали мой пульс и взяли в плен. И теперь выхода только два», – тягостно подумал Олег и представил себе эти два выхода. В первом случае его отправят в Германию, где он будет работать на немца, поляка, латыша или эстонца. Его руки и ноги будут закованы в кандалы, и под дулом автомата он будет добывать руду для победы Третьего рейха или колоть дрова для нового господина, находясь в таком же сыром подвале и доедая кусок заплесневелого хлеба вприкуску с дождевой водой. Во втором случае его поставят перед вопросом: «Готовы ли вы присоединиться к нам для служения Великой Германии?» Если он ответит «нет», его в лучшем случае расстреляют, а в худшем – замучают. Второй вариант был более вероятным. Олег представлял, как его сжигают, топят, вешают, четвертуют, переезжают танком, обливают холодной водой на морозе и так далее. Но он мог согласиться на «служение»: сохранить себе жизнь, спасти свою шкуру и начать выполнять грязную работу для немцев. В углу раздался голос одного из пленных, прозвучавший в темноте зловеще.

      – Что бы ни предложили – лучше смерть, чем служить этим зверям, которые убивают и насилуют всё живое на нашей земле!

      Из разных углов подвала послышались одобрения.

      Олег понял, что все пленные понимают своё положение, и они так же, как и он, обдумывают свою дальнейшую судьбу. «Либо каторга, либо смерть», – Олег принял решение. Он хотел смочить языком пересохшие губы, но у него не получилось. Олег попытался перевернуться и ощутил острую боль. Ощупав свой правый бок, он наткнулся на бинты. При касании в нескольких местах боль была особенно сильной. «Осколками ранило, и отключился. Всё понятно». И Олег продолжил неподвижно лежать.

      Чем больше он находился в темноте, тем страшнее ему становилось. Мысли о смерти не покидали его ни на секунду, как и образы родных людей, любимой жены. Ему снился сон, как он, простой солдат-доброволец, в военной форме отправляется на фронт. Его красавица-жена, Маргарита Павловна, не может сдержать слёз из голубых глаз. А маленький Павлуша ревёт и тянет ручонки к отцу, повторяя: «Папа, не нужно». Но Олег смотрит на них с высоты двухметрового роста, ласково гладит сына по голове и, глядя на супругу, приговаривает: «Не переживайте, папка вернётся». Верил ли он в это, когда отправлялся на фронт? Он и сам не знал, как будет. Мало кто, отправляясь на войну, собирается погибнуть в первый день. Все верят, что скоро они благополучно вернутся домой.

      Столб света озарил подвал. Когда открылся люк, Олег увидел всех обитателей этого места. Их было шестеро. Старик в кафтане и валенках обнимал мальчика лет десяти – наверное, внука. Олег не видел его лица, так как тот, дрожа всем своим маленьким телом, уткнулся в кафтан старика. Остальные четверо были ранеными солдатами, замотанными в окровавленные бинты. Один – тощий с быстробегающими глазками. Второй, наоборот, – пухлый с длинными бакенбардами, словно он не успел их сбрить, потому что переместился на войну прямо с бала девятнадцатого века. Взгляд у пухлого мужчины был растерянный и грустный. Третьим был усатый офицер с чёрной головой и без руки. И четвёртый – узкоглазый азиат. Сложно было сказать бурят он, ханты или якут, но наверняка из тех племён, в которых хорошо умеют стрелять волков и гонять огромные стада оленей по безжизненной тундре.

      – На выход! – на ломанном русском скомандовал кто-то из немцев наверху.

      Медленно, как на эшафот, переступали ноги, которые уже всё понимали и не спешили. Глаза впивались в каждую деталь унылого подвала, пытаясь напоследок запомнить этот уходящий мир. Сердце бешено билось в ожидании решения, а воздух врывался в грудь раскалённым потоком, несмотря на осеннюю слякоть и свежесть после дождя.

      Как только пленные вышли, они увидели полуразрушенную деревню. Их держали в доме, сгоревшем после наступления немцев. Шестерых построили в шеренгу и наставили на них автоматы. Впереди автоматчиков, гордо подняв голову, в фуражке и с эсэсовскими погонами на стуле сидел немецкий офицер .

      – Встать на колени тут и ждать, – так же с акцентом проговорил немец с перчатками в руках.

      Все нехотя и медленно опустились на колени. Офицер, сидевший