Лилиана и дракон, или Счастье своими руками. Ирина Валерьевна Дынина

ть было неправильно, ибо ни Миери, ни, тем более, Гримзон, никогда не покидали пределов благословенной столицы Алиегории, города Мариды. Да и зачем им куда-то ехать, рисковать здоровьем и товаром, если в родном городе дела почтенных мастеров шли неплохо.

      Присев на гладкие, деревянные лавки и положив локти на чисто выскобленную столешницу – они ж не какие-то там напыщенные аристократы, а приличные мастеровые люди, которым нет никакого дело до великосветских ужимок и приседаний, Миери и Гримзон, воспользовавшись удобным отсутствием своих вторых половинок, заказали по большому жбану пенного темного и отхлебывая по глоточку, принялись самозабвенно чесать языками, совершенно позабыв о том, что еще пару-тройку мгновений тому назад, беззлобно ворчали на своих жен, осуждая последних за неуемную страсть к пустопорожней болтовне.

      На самом деле, мужчины, еще те любители сплетен, только они, вряд ли в том признаются, даже самим себе. Чесать языком, по их мнению – это забава для глупых баб, которые не способны заниматься серьезными делами больше половины свечи зараз. Женский удел – стирка, готовка, воспитание детей и, конечно же, ублажение супруга в постели. Последнее, пожалуй, самое важное из того что должна уметь делать достойная матрона, мать и жена.

      А, досужая болтовня.. Что до нее? Пущай покалякают, пока сильно занятые мужчины погружены в беседу о судьбах государства и последних ценах на товары первой необходимости.

      – Ой, скажешь тоже, Мотря! – дебелая жена горшечника Миери, стряхивая с губ шелуху от семечек, вяло отмахивалась от слов своей давней приятельницы, супруги сапожника Гримзона. – Меньше прислушивалась бы ты к этому старому дуралею, зеленщику с улицы Марионеток. В его голове разума осталось ровно столько же, сколько волос на макушке, а всем и каждому в Мариде известно о том, что голова зеленщика Птина, такая же голая и гладкая, как яйцо птицы Руй.

      Жена горшечника, этим погожим днем сопровождающая мужа в походе по лавкам, по случаю дня рождения старшей дочери, вырядилась, как для посещения храма – в свое лучшее платье доброго сукна, беличий тулупчик, да пестрый платок, вязаный из крашеной шерсти. Зима, чай стоит холодная, дело уж к Новогодию движется и не след почтенной матери семейства шастать по стылым улицам в новомодных уборах – куцых, похожих на усеченный конус, украшенный для нарядности белой вуалью.

      Добрая женщина по имени Лаисса терпеть не могла жадного торговца зеленью и овощами, всегда норовившего задрать цены повыше. Ну кто, в здравом уме, станет покупать пучок вялой петрушки за три соната, когда цена этому самому пучку, сонат, да и то, потому что, Лаиссе лень тащиться на другой конец улицы.

      – Ничего ты не понимаешь, Лаисса, отмахнулась от слов товарки круглолицая Мотря, имевшая на голове тот самый новомодный конус, напяленный больше для форсу и для солидности. В этом самом уборе, шарообразная и толстощекая Мотря походила на раздобревшую репу, на которую кто-то, шутки ради, нахлобучил жестяное ведро странной формы. – Дело говорит Птина, хоть и права ты в том, что зеленщик, тот еще выжига, готовый удавиться за гнутый сонат. Но не врет он, нет, не в этот раз. Вернулся, как есть, вернулся знаменитый Гном из подворотни и, как и прежде, принялся обчищать дома уважаемых граждан Мариды.

      – Да пойми ж ты, голова- два уха, – вспылила уважаемая Лаисса, продолжая перемалывать подсолнечные семечки крупными зубами и сплевывать шелуху под ноги собеседнице. – не мог он вернуться, твой знаменитый Гном из подворотни, потому как, никаких гномом в природе не существует. Сказки это все, выдумки беззубых старух и слепых сказителей. Оборотни живут в Верляндии, драконы – в Драккарии, люди – в Алиегории и Навартоне, в степях промышляют хищные кизляки, а за морем – страна горбатых уйтунов. Злокозненные фейри могут жить где угодно, лишь бы имелось болото и холмы, необходимые для их гнусных обрядов. Про гномов же, о которых ты мне битую свечу толкуешь, никто и никогда слыхом не слыхивал, не то, чтобы встречать.

      – Да какое мне дело до горбатых уйтунов! – Мотря, на всякий случай сплюнула через левое плечо, помянув про себя Богов-Покровителей – не приведи святые праведники, подобная пакость к ночи привидится, сон, как ветром сдует. – Гном орудует в городе, кто ж еще? Сказывал мне о том Артип, тот, что косоротой Софке деверем доводится, а ему, допрежь, Кундрюк, не тот, что у храма на паперти побирается, хромоногий, да не чесанный, аки пес бродячий, а рыжий Кундрюк, из городской стражи. Говаривал, что больно ловок тот ворюга, росточка невеликого, худоват, да ногами скуден. Потому и след от ступней его крохотный, будто детский.

      – Так, может то, байстрюк какой орудует, да, что плохо лежит, подчищает, а ты заладила – гном, гном, да еще из подворотни.

      – Ха, скажешь то ж, байстрюк! – несогласная Мотря затрясла головой. – Мальцы-огольцы, бают, сами по улицам шныряют, пронюхивают, кто это на их угодьях пакостничать затеялся. Небось, Митрюхи местные, всех своих подручных на уши поставили, залетного гостя выискивая. Гном это, как есть, гном. Верно тебе говорю.

      – Так, откель он взялся, гном тот? Сам по себе народился? – победно ухмыльнулась Лаисса, которая, ну, хоть убей ее, в мифических гномов поверить не желала. – Никогда не было никакого гнома, а тут, раз –