движется, ступень за ступенью по пути к возвышению, да и ничего постыдного взамен он-то и не делает, если так разобраться, размышлял он первое время. Так и повелось, отчёт в неофициальном виде регулярно улетал, порученное Джону дело было под контролем, а болтливые вести, время от времени долетающие до юных учёных с высшего света, они да, бывали едки, но в обществе они были такими же иллюзорными, как и личность того таинственного покровителя Мистера Брэкстона. На протяжении нескольких лет их скрытного сотрудничества он по-прежнему продолжал находиться в стороне, ну а Джону также, соответственно, не хотелось копаться и выяснять, кто есть на самом деле этот самый Мистер Брэкстон – всех всё устраивало. Но самое интересное, а быть может даже и самое отвратительное было то, что главный виновник всей этой круговерти, он сам ни сном ни духом не знал и даже не догадывался о подобных движениях за его спиной. Конечно, наверняка находились те, кто по доброте душевной смело и в лицо высказывал ему свои подозрения, но таков уж был склад Мистера Исаака Ньютона, что по сути, любая житейская пульсация оставалась им незамеченной. Да и вообще вся та научная компания при кафедре профессора математики Сэра Исаака Ньютона, она в общем-то, не была схожа ни с одним известным миру форматом подобных мужских собраний, скорее это больше напоминало некий детский занятный кружок по интересам с пометкой: «Доселе неизведанное». Только вот детям в отличие от взрослых дядек, подобные занятия в скором времени могли просто наскучить, но только не этим серьёзным сорванцам. Сам Ньютон, на протяжении всех своих лет, как в одиночку, так и в окружении соратников, он мог часами напролёт неподвижно сидеть, стоять, считать, наблюдая что-либо, будь-то проявление стихий или же просто глядя куда-то в прострацию, вероятно, находя в ней изображения ответов и новых задач иных измерений. Ньютон часто впадал в состояние некого безвременья, особенно когда изучал дыхание и шаги звёздного неба через им же созданный телескоп. Он фрагментарно отслеживал каждый миг, каждый всполох и взгляд иной жизни, напрочь забывая о своей.
Ближе к полудню туман рассеялся и пустынные улицы Кембриджа, наконец, вновь обрели знакомые черты, также перипетии города заполняли свои привычные маршруты всевозможными звуками и множеством смелых, робких, грубых и нежных шагов торопливых ног, что извечно куда-то спешат. Погода стояла хоть и безветренная, но была она крайне переменчива, и временами робкий дождик всё же прекращал моросить, а небо, пусть и мгновениями, но всё же, оно иногда решалось и приоткрывало завесу, даря горожанам какие-то надежды, впуская в их жизнь немного, пусть и холодного, но всё же, солнечного света. Свет не был ярким, золотые лучи не искрились ясной радостью, они едва ли нехотя сползали в будний режим дня, волнами подчёркивая всю унылость зимнего вторника. Серые тяжёлые облака иногда и вовсе закрывали собой все эти неспешные
