Роса пустыни. 7 А Берешит, Шмот, Ваикра. Исраэль Дацковский

69: 1—6, 1971, с. 45—66 (на иврите)]. Но совершенно ясно, что Нода́ биЙегуда́ дал свой ответ для еврейских общин диаспоры XVIII века. Ответственность за медицинские исследования и медицинские услуги лежала не на еврейской общине; это была типичная ситуация жизни в изгнании. Решение Нода биЙегуда выносилось не в еврейском государстве XX века, где забота о здравоохранении евреев – дело исключительно евреев. Никто не может сказать, какое решение он принял бы сегодня в Израиле. Поэтому если какой-нибудь знаток Торы найдет достаточные основания разрешить аутопсию в Израиле, это решение НЕ будет противоречить решению почтенного пражского раввина.

      Вспомним высказывание Талмуда [трактат Эруви́м]: «И те, и эти – слова Б-га живого», и объяснение РАШИ этого места трактата: «Оба мнения верны, поскольку hалахические доводы меняются с изменением ситуации, даже самым мелким». Конец цитаты рава Элиэзера Берковича.

      Таким образом, становится понятным, что запрет на посмертные вскрытия не только не следует из прямого текста Торы (которой нельзя понять без Устной Традиции), но и из самой записанной Устной Традиции и из последующих мнений большого количества законоучителей от РАМБАМа (XII век) до рава Моше Файнштейна (конец XX века).

      Тогда на основании чего сегодняшние знатоки Торы продолжают утверждать о запрете вскрытий? По сути, они опираются на отдельные мнения периода до XIV века (при этом игнорируя мнение РАМБАНа и РАШБА). Тут нужно вспомнить, что большая часть еврейского hалахического законотворчества пришлась на мудрецов Европы IX—XIII веков (вершиной законотворчества стал кодекс А́рба Ту́рим – «Четыре столбца», который написал рав Яаков бен Ашер в начале XIV века, на основании которого рав Йосеф Каро в XVI веке составил кодекс «Шульха́н Ару́х» – «Накрытый стол»). Европа в этот период была застойно-христианской (с отдельными всплесками локальных и коротких ренессансов), евреям приходилось стараться не выделяться и не раздражать христианское окружение, в первую очередь христианский клерикальный слой. Поэтому многие ашкеназские законы (hалахо́т), установленные в тот период, несут явный отпечаток приспособления к жизни в христианском окружении (в этом причина того, что ашкеназские hалахо́т периодически сильно отличаются от сефардских, которые создавались примерно в этот же период в ином, мусульманском окружении и потому несли отпечаток приспособления жизни евреев к соответствующему окружению. Кроме этого, слабые связи между еврейскими общинами (в широком понимании – между общиной, жившей в христианском окружении, и общиной, жившей в мусульманском окружении, при том что слабость связей во многом определялась взаимной враждебностью и отсутствием широких контактов между окружениями евреев) создали условия для относительно независимого развития двух ветвей алахического законотворчества). Раввины того периода широко использовали общий принцип, высказанный в Талмуде (трактат Санхедрин 59а): «Нет ничего, что было бы разрешено Израилю и запрещено [окружающим