Тёмная книга. Ксения Македонская

продлить этот момент навечно. Но она уже была готова, и не ощущала ничего, кроме жгучего любопытства и твердой уверенности в том, что момент настал. Страх отступил уже давным-давно. Теперь было только мучительное ожидание.

      Мари коротко вдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, и резко полоснула по животу зажатым в руке лезвием, краем уха слыша тот самый шелест расходящейся плоти.

      Девушка улыбнулась в последний раз.

      * * *

      Вот уже неделю, во тьме небольшой квартиры, на смятых простынях бездвижно лежала девушка. Бледные пальцы застыли на мягком, разошедшимся лоскутами плоти, животе. Нежно покоились в лужице засохшей, иссиня-черной крови. Рядом с Мари, в складках простыней, виднелось матовое от крови лезвие перочинного ножа.

      Под бедрами мёртвой девушки всё было мокрое от крови, словно от отошедших вод. Изрезанный в клочья живот был вывернут наизнанку, похожий на разодранную книгу, иссохшую и липкую. Где-то вдалеке, в глубине темной пустынной квартиры, доносился тихий шелест – это шуршали занавески на приоткрытом окне. Обстановка была бы похожей на больничную палату, если бы не следы крови повсюду и тонкий сладкий запах разлагающейся плоти.

      На губах Мари навечно застыла улыбка.

      • ИЛЛЮМИНАТОР •

      С самого детства у меня был жуткий страх.

      Аэрофобия.

      Меня начинало трясти, как только я видела аэропорт, и неизменно выворачивало в туалетной кабинке прямо перед посадкой на борт. В салон самолета я всю свою жизнь заходила на негнущихся, ватных от ужаса ногах.

      Но больше, чем рухнуть с большой высоты, больше, чем ощущать при столкновении, как ломаются все мои кости, впиваясь осколками во внутренние органы, больше всех этих немыслимых ужасов я боялась разгерметизации салона. Декомпрессии. Разбитого иллюминатора.

      Я боялась, что крохотное окно самолета треснет и меня мгновенно вытянет наружу сильнейшим потоком воздуха, как эмбриона при аборте. Как этот поток воздуха легко сомнет мои кости, как внутренние органы лопнут спелыми ягодами, а кожа соскользнет по моему телу вверх, как чулок, оставаясь окровавленной толстой тряпкой где-то в районе груди.

      Как я собственным телом запечатаю разбитый иллюминатор, безвольно болтаясь меж двух миров: теплой кабиной самолета и безжизненной, ледяной пустыней неба. Без единой возможности спастись. Задыхаясь от болевого шока и отсутствия кислорода для дыхания. Руки безвольно повиснут вдоль тела, из разорванного предсмертным криком рта будет вытекать медленно густая, с кусочками моих же органов, кровь.

      ***

      Шел второй час полета. Я сидела в кресле у прохода и глядя на иллюминатор недалеко от себя, с нарастающей тревогой прогоняла в голове все эти мысли, деталь за деталью. И пока самые жуткие моменты возможного будущего проносились перед моими глазами, стекло иллюминатора и правда треснуло с оглушающим звуком.

      Наконец-то.