Любовь вне игры. История одного политического самоубийства. Ирина Хакамада

Как, впрочем, и вся ее жизнь…

      Мария упорно старалась выкинуть из головы разговор с Андреем. Но он засел в голове намертво, рождая двойственное чувство: отчаяние и злость.

      Стильная женщина. Ей немного за сорок. Впрочем, если не знать, можно промахнуться лет на пять-десять-двенадцать. Одета со вкусом и сдержанно. Отсутствие макияжа делает лицо молодым и свежим. Когда-то голубые глаза потемнели, приобрели глубину и жесткий, стальной оттенок.

      Она недоумевала: в чем проблема-то? Почему так? Оказаться на вершине и бесноваться от ощущения никомуненужности? Иметь за плечами два красных диплома, иностранные стажировки, головокружительные победы, почти невозможные свершения и маяться от сумасшедшей тоски?

      «Тобой можно восхищаться, поклоняться тебе, но чтобы приблизиться, полюбить… нет, невозможно…»

      То есть! Сверхженщина – уже не женщина. Потерявшая в глазах окружающих принадлежность к полу, а вместе с ней – свою сексуальность, она представляет интерес для интеллектуалов, психиатров и карьеристов. Сверхженщина – селекционный вид, разновидность homo sapiens, взращенный двадцать первым веком, родственный существовавшим ранее андрогиням. Попросту говоря – недоженщина.

      Со своей недоделанной женственностью Мария банально «упустила» мужа. Ну что ж, логично. Видимо, где-то там, в стороне от феерично-успешной жены, с упоением взбирающейся по лестнице власти, с уверенностью диктующей правила и законы, он находит свое простое, мужское счастье. И его можно понять: про него-то забыли…

      Иногда ей хотелось попросить: «Расскажи. Расскажи, что в ней такого? Ну, какая она? Там, в постели…»

      Но вызов на откровенность нарушил бы с трудом удерживаемое равновесие. Негласные правила игры. Поэтому Мария иронизировала, сколько могла: над собой, над всем женским родом, шутливо прикрываясь последним фиговым листком, что размножение почкованием для деловых женщин – не проблема, и на время забывала об этом.

      …Надоело кутаться в теплое пальто. Надоели сапоги и перчатки. Надоел бесконечный полумрак. Хотелось пусть не тепла, но хотя бы света. Может, именно поэтому и согласилась высвободить в графике вечер для похода в Дом музыки на престижный концерт.

      В антракте, в шумной толпе среди не по-зимнему экипированных «на выход» дам и молчаливых мужчин, делающих умный вид, чтобы не так бросалась в глаза их сопровождающая функция, сразу стало душно. Мария привычно улыбалась знакомым лицам, когда над ней прогремел известный на всю страну голос:

      – Мария! Милочка! – Седовласый актер, счастливый присутствием рядом с ним очаровательно-молодой жены, источал благодушие. – Как я рад вас видеть! В ваше отсутствие складывается впечатление, что платья и костюмы нужны политикам, чтобы протирать их на заседаниях… Как хорошо, что вы не такая! В Дом музыки ходите, единственная наша…

      Мария зарделась от его внимания:

      – Так хочется чаще приходить, но времени катастрофически не хватает…

      – Да зачем же вы политикой занимаетесь? –