Хмель. Алексей Черкасов

во Царство Небесное! Если Господь призовет меня – тебе носить посох духовника. Аминь.

      Апостол Елисей от такого обещания лишился речи и до того обессилел, что еле выволок ноги из моленной судной избы старца.

      Каждый из апостолов невольно подумал: «Настал час для Елисея. Теперь ему надо торопиться аминь отдать. Господи, помилуй раба Божьего!..»

      Сам раб Божий едва дополз до своей землянки: хворь будто пристала к старым костям.

      Духовник меж тем долго еще после тайного моленья со своими апостолами отбивал земные поклоны.

      «Смута, смута зреет в общине нашей, Господи! – стонал Филарет, воззрившись на иконы. – От Юсковского становища смута идет; от ехидны Ефимии смрадом тянет! Повергнут июды веру древних христиан и расползутся все по сатанинскому миру, яко поганые крысы по земле. Как едную крепость держать, Господи? Огнем ли жечь еретиков али в реке живьем топить? Еретичку сожгли – во грехе не покаялась. Апостола Митрофана на огонь волокли – глаголал святотатство! Как жить, Господи? Силы нету. Разуменья нету. Праведники во червей обратятся, спаси, Исусе!.. Дай мне силу и просветления Господнего!..»

      Ответа не было. Мерцали восковые свечи; тянуло запахом горящего ладана. Старец тяжело поднялся и вышел из моленной избы. Сказал сыну Ларивону, чтоб позвал Ефимию.

      – Пусть Марфа во сто глаз зрит за ней да чтоб к Веденейке на дух не пускала. Глядите! – погрозил посохом Ларивону и вышел на берег Ишима, где и дождался невестки, давно подозреваемой в тайном еретичестве и в сговоре со становищем Юсковых.

      Ефимия подошла и глаза в землю: не ей говорить первое слово. Старец долго молчал, глядел на другой берег Ишима. Вскинул глаза на невестку. Ух, до чего же чернущие глаза у искусительницы! Дна не увидишь, сокровенной тайны на крючок слова не выудишь; хитрость на хитрость метать надо.

      – Што барин? – спросил. – Полегчало?

      – Худо барину, батюшка, – скорбно ответила Ефимия, глядя себе под ноги. – Огнем-пламенем пышет; реченье бредовое. Взваром травы пою, а более ничего в рот не берет.

      Филарет подумал.

      – Реченье, глаголешь? Слова слышала?

      – Слышала, батюшка. Про восстанье говорит, про расправу царскую. Кровавым венценосцем царя называет.

      – Глаголь правду! – насторожился старец. – Что узрилась в землю? Не в ногах правда, на небеси.

      Ефимия вскинула глаза на старца – черные-черные и ясные, без единой тучки.

      Старец сдался:

      – Оно так: царь – кровавый венценосец. Праведное слово барин глаголет. Вразумит Господь – с нами будет. Нашу веру примет. Али не примет?

      – Не ведаю, батюшка.

      – И то! – хмыкнул старец. – Какая болесть у барина? Не ведаешь?

      – По всем приметам тиф или черная холера. При тифе в такой жар кидает болящего…

      – Осподи помилуй! – испугался старик и будто ростом стал ниже. – Ежли хворь на общину перекинется – сколь людей сгинет!

      – Я сказала Ларивону…

      – Ларивону!..