Вавилонская башня. Михаил Альбов

ночи, барин! – раздался сзади него голос Матрёны; – Счастливо вам спать, да хорошие сны видать… Хи-хи-хи!

      И, продолжая смеяться. она вышла из комнаты.

      Мехлюдьев рванулся со стула к дверям, повернул ключ, и со вздохом облегчения повернулся к столу.

* * *

      Тишина. За тонкой стеной, где раньше слышались какая-то сдержанная возня, шлёпанье туфлей и чьё-то сопенье, тихо, как в могиле. Откуда-то издали слышен звук посуды и журчанье воды.

      Да, «Мировая Проказа» сегодня опять не пойдёт! Но Мехлюдьев всё-таки будет работать! Он будет писать новую вещь, которая давно у него уже задумана, – именно, рассказ из петербургской жизни.

      И с этим благим намерением Мехлюдьев сел к столу и принялся за дело.

      Словно совершая какое священнодействие, литератор осторожно вынул из папки девственно-чистый листок почтовой бумаги, любовно разгладил его дрожащей рукою, положил перед собою, и долго смотрел на него взором страстно влюбленного. Потом он вынул вставочку, тщательно осмотрел её, кое-где даже ковырнул её ногтем и погладил: затем долго копался в коробочке с перьями, выбрал, наконец, наиболее подходящее, и, обмакнув его в синие чернила, черкнул на клочке бумаги: «проба пера»… Проба оказалась неудачной: перо мазало. Тотчас же оно брошено было под стол, и новое перо вывело на этот раз довольно отчётливо: «проба пера». «Проба пера», «проба пера», «проба пера», повторил литератор три раза и, довольный результатом, положил перо на край стола.

      «Ни за что не стану больше брать 86-й номер! – мысленно решил Мехлюдьев, – Steeple chase A. Sommervillo & С^о положительно лучше!».

      Пламя обеих свечей ровной плавно тянулось кверху. Вокруг было тихо. Даже со двора не было слышно ни звука.

      Мехлюдьев сосредоточивался…

      Он сидел сгорбившись на стуле. вытянув голову вперёд и, подложив под подбородок оба сжатые кулака, локтями упирался в колени. Взгляд его был сосредоточен, на лежавшем перед ним на столе листе чистой бумаги…

      Те, которые читали или прочтут какое либо из произведений, пусть подумают, о, пусть только подумают, скольких нечеловеческих усилий, мучительных страданий и пыток стоила автору каждая строчка! Вотт, и теперь он мучился над этими строчками, усиленно тёр лоб, переносицу, ёрзал на стуле, но увы, ничего не выходило!.. «Часы текли в вечность», выражаясь высоким слогом, и действительно, у хозяев часы звонко и отчётливо пробили двенадцать… На девственно белом листке почтовой бумаги появилась одна, только одна черпая полоска… В голове автора тем временем припоминался и комбинировался великолепный эпиграф – две строчки из Ювенала, на божественном языке древних римлян, и эти две строчки, по его расчёту, непременно должны были «броситься в нос» и «задеть за живое» читателя…

      Час ночи. У злополучного автора выведено: «Часть I. Глава I» и написано три строки следующего содержания:

      «Быль январь. Быль ясный, морозный полдень. Невский проспект был залит разношёрстными группами гуляющего народа…»

      Дна часа ночи. Ни шагу вперёд! Под столом пол был усеян перьями. Оказывается, что все мажут, даже достославный Steeple chase A. Sommervillo & С^о – и тот мажет.