Мы сами отдали им Землю. Валерия Локка

части, если имелась такая возможность. А она имелась. Его прошение проводить выходные вне территории инкубационного подряда получило одобрение с самого верха. И этот самый верх находился за пределами стратосферы Земли.

      Этот дом, этот лесной уголок стал местом, где, как ему казалось, он сможет быть собой, настоящим собой. Но к своему сожалению и ужасу обнаружил, что уже не знает какого это. Бывали моменты, когда ему хотелось содрать с себя ту личину, что намертво вросла в него вместе с наставлениями матери и выпустить своего демона наружу.

      Мать его очень любила, но любовь эта была жесткой, требовательной, безапелляционной и совершенно безумной. И только поэтому он до сих пор жив. Хотя, в те самые моменты, когда что-то внутри него, давно забытое, затравленное и глубоко похороненное в недрах его существа рвалось наружу, он тоскливо и жалобно взывал к образу женщины, что его сберегла и вырастила. Умолял ее разрешить покончить с этим цирком, прекратить мучения обеих своих сущностей и, наконец, покинуть этот мир. Оба мира, ни одному из которых, он не принадлежал. Но образ матери не отзывался. Даже воображение было бессильно получить заветное разрешение на выбор.

      Помыв посуду, Елена поспешила снять постиранное белье, которое высохло на весеннем солнце за домом. Но на самом деле, ей просто хотелось уйти из домика, где остался Кирилл. Мужчина расположился на сундуке с какой-то книгой, где всегда спал, когда приходил. Вроде бы она не пыталась его избегать, и даже спокойно было с ним, но Елена не знала куда деть взгляд, когда он рядом.

      Впервые она смогла его рассмотреть на крыльце, в тот их первый разговор. Он был без шлема, балаклавы и своего бронежилета. Просто черная форма. И этот черный цвет ему шел, словно других цветов для него просто не существовало. На смуглой коже красовалась короткая, но выразительная щетина. Волосы, коротко стрижены и такие же черные, как и одежда. Густые брови почти всегда сведены к переносице, а острые скулы придавали выражению лица еще большую суровость. Но вот синева глаз совсем не вписывалась в этот образ. Слишком яркие и кричащие для человека, который всегда говорил сдержанно, держался спокойно, не делал лишних движений. В этих глазах словно скрывалась вся та жизнь, которую вытеснили из остального тела напряжение и порядок.

      Вернувшись с охапкой белья к дому, она нашла Кирилла на крыльце. Он наблюдал, когда она подходила, поднималась по ступеням, и была уверена, что смотрел ей вслед, когда заходила в дом.

      – Ты меня боишься? – Мужчина вдруг вырос в дверном проеме, пока женщина раскладывала вещи в старый деревянный шкаф в спальне. Его огромная – по сравнению с Еленой – фигура заняла весь проход. Он даже не вошел в комнату, но места в ней вдруг стало катастрофически мало.

      Женщина повернула к нему только голову, взгляд ее был опущен. Глаза ее медленно поднялись до руки мужчины, упирающейся в дверной косяк. Длинные пальцы легонько постукивали по дереву. Взгляд Елены прошелся по выпирающим из-под рукава тонкой рубашки бицепсам, и остановился