Тайная тетрадь. Магомед Бисавалиев

мой крик вырвался наружу и мгновенно заполнил весь дом, каждую его комнату, каждый закуток. Вбежала бледная мама, кинулась ко мне. Как оказалось, старшему брату надоело слышать, что это мой дом, он закрыл дверцу и держал. Сиди, мол, там, если твой. За что получил от мамы прутом по спине.

      Ещё помню, как маленький я пошёл на каток. Был большой снег и блестящий каток изо льда, я с трудом ходил по нему и падал всё время. Сестра забрала домой, посадила меня у печи и дала горячую печёную картофелину. Мама пришла и схватила тёплыми ладонями мои замёрзшие щёчки, накричала за то, что долго был на улице, и уложила спать. Старшая сестра легла рядом со мной, укрыла нас одеялом с головой и там, в темноте, чужим хриплым голосом запела песенку старого медведя на джурмутском диалекте аварского языка:

      Дун хIерлъила, хIаликълъила,

      Рас хIулила, са бихьала,

      Гьубил кьомоб – басанлаб къо,

      Салибаза – чихIарлаб къо,

      ГIесенал жал – чIамулеб къо,

      ЧIахIаял жал – хъамулеб къо

      Айла, майла мигIил гIоооор…

      В переводе на русский это звучит примерно так:

      Постарел я, стал немощным,

      Волосы выпали, да и клыки поредели,

      Был день танца на крыше мельницы,

      Вырывал из земли корни деревьев.

      Мелкую живность грыз разом,

      Крупную забирал к себе в берлогу.

      Да протекут ныне реки слёз,

      И нет возвращения молодости…

      Сестра пела во мраке эту песню, пела низким чужим голосом, а перед моими глазами мелькали картины: мельница, лес, старый медведь, я сам оказывался в каком-то загадочном мире и начинал бояться под одеялом. И, когда страха становилось уже очень много, сестра громко выкрикивала припев «айла, майла мигIил гIо-о‑ор» и сбрасывала одеяло. Радовался бесконечно, что спасся от медведя, от этих страшных картин, что увидел свет. И вот засыпаю я после песенки сестры и вижу во сне себя в тёмном лесу. Иду я по узкой тропе, а ей конца нет. Вдруг появляется старый медведь с высунутым языком и идёт ко мне. Я убегаю и прячусь под деревом, чтобы не заметил, а он подбирается всё ближе и ближе. Я делаю вид, что сплю, медведь всё подходит, я чувствую его ворчание и дыхание… и тут медведь наклонился и коснулся языком моего лица…

      «Он весь вспотел! Говорила я вам не выпускать его на улицу?», – ругает мама домашних. Она вытирает мне лицо, а я всё не могу разобрать, мама это или я в объятиях медведя до сих пор. Обрадовался, когда понял, что всё же мама, хотя она, когда наказывала за баловство и сердилась, сама становилась, как медведь. Я её так и называл. Отец и домашние смеялись, сама мама тоже принимала это вполне нормально, видимо, нравилась ей такая роль в семье. Так и рос в ауле со своими радостями, печалями и надеждами. И со своими страхами, конечно. Природа их могла быть разной, но первое, что они делали со мной – отсекали от всего родного и знакомого, будто в мире остался только я и не от кого ждать спасения.