Колумб Замоскворечья. Александр Островский

начало хуже конца.

      Аграфена Кондратьевна. С тобой не разъедешься! Ты коли уж начнешь толковать, так только ушами хлопай. Кто ж такой там пришел-то?

      Липочка. Мужчина али женщина?

      Фоминишна. У тебя все мужчины в глазах-то прыгают. Да где ж это-таки видано, что мужчина ходит в чепчике? Вдовье дело – как следует назвать?

      Липочка. Натурально, незамужняя, вдова.

      Фоминишна. Стало быть, моя правда? И выходит, что женщина!

      Липочка. Эка бестолковая! Да кто женщина-то?

      Фоминишна. То-то вот, умна, да не догадлива: некому другому и быть, как не Устинье Наумовне.

      Липочка. Ах, маменька, как это кстати!

      Аграфена Кондратьевна. Где ж она до сих пор? Веди ее скорей, Фоминишна.

      Фоминишна. Сама в секунту явится: остановилась на дворе, с дворником бранится: не скоро калитку отпер.

Явление четвертое

      Те же и Устинья Наумовна.

      Устинья Наумовна (входя). Уф, фа, фа! Что это у вас, серебряные, лестница-то какая крутая: лезешь, лезешь, насилу вползешь.

      Липочка. Ах, да вот и она! Здравствуй, Устинья Наумовна!

      Устинья Наумовна. Не больно спеши! Есть и постарше тебя. Вот с маменькой-то покалякаем прежде. (Целуясь.) Здравствуй, Аграфена Кондратьевна, как встала, ночевала, все ли жива, бралиянтовая?

      Аграфена Кондратьевна. Слава создателю! Живу – хлеб жую; целое утро вот с дочкой балясничала.

      Устинья Наумовна. Чай, об нарядах все. (Целуясь с Липочкой.) Вот и до тебя очередь дошла. Что это ты словно потолстела, изумрудная?.. Пошли, Творец! Чего ж лучше, как не красотой цвести!

      Фоминишна. Тьфу ты, греховодница! Еще сглазишь, пожалуй.

      Липочка. Ах, какой вздор! Это тебе так показалось, Устинья Наумовна. Я все хирею: то колики, то сердце бьется, как маятник; все как словно тебя подманивает али плывешь по морю, так вот и рябит меланхолия в глазах.

      Устинья Наумовна (Фоминишне). Ну, и с тобой, божья старушка, поцелуемся уж кстати. Правда, на дворе ведь здоровались, серебряная, стало быть и губы трепать нечего.

      Фоминишна. Как знаешь. Известно, мы не хозяева, лыком шитая мелкота; а и в нас тоже душа, а не пар!

      Аграфена Кондратьевна (садясь). Садись, садись, Устинья Наумовна, что как пушка на колесах стоишь! Поди-ка вели нам, Фоминишна, самоварчик согреть.

      Устинья Наумовна. Пила, пила, жемчужная; провалиться на месте – пила и забежала-то так, на минуточку.

      Аграфена Кондратьевна. Что ж ты, Фоминишна, проклажаешься? Беги, мать моя, проворнее.

      Липочка. Позвольте, маменька, я поскорей сбегаю; видите, какая она неповоротливая.

      Фоминишна. Уж не финти, где не спрашивают! А я, матушка Аграфена Кондратьевна, вот что думаю: не пригожее ли будет подать бальсанцу с селедочкой.

      Аграфена Кондратьевна. Ну, бальсан бальсаном, а самовар самоваром. Аль тебе жалко чужого добра? Да как поспеет, вели сюда принести.

      Фоминишна. Как же уж! Слушаю! (Уходит.)

Явление пятое

      Те же без Фоминишны.

      Аграфена Кондратьевна. Ну что, новенького нет ли чего, Устинья Наумовна? Ишь, у меня девка-то стосковалась совсем.

      Липочка.