Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого. Сюзанна Симард

оказался тяжелым клубившимся туманом, щупальца которого обвивали стволы деревьев. Никаких фантомов – только прочные стволы моей промышленности. Деревья были просто деревьями. И все же мне всегда казалось, что канадские леса населены привидениями – в частности, моими предками, которые защищали землю или завоевывали ее, приходили рубить, жечь и растить деревья.

      Кажется, лес всегда это помнит.

      Даже если бы мы хотели, чтобы он забыл наши проступки.

      Была середина дня. Туман пробирался сквозь пихты субальпийские[1], окутывая их блестящим нарядом. Капельки, преломлявшие свет, хранили целые миры. Ветви вспыхивали изумрудной порослью над ворсом нефритовых иголок. Удивительно, с каким упорством почки каждую весну пробуждаются к жизни, с каким ликованием они встречают удлиняющиеся дни и теплую погоду, и неважно какие беды принесла зима. Код, скрытый в почках, заставляет их раскрыться зачатками листьев – ровно так же, как это было в предыдущие годы. Я коснулась воздушных иголок, радуясь их мягкости. Их устьица – крошечные отверстия, вбирающие углекислый газ, который соединяется с водой, производя сахар и чистый кислород, – выдавали свежий воздух исключительно для меня.

      Рядом с высоченными трудягами-старцами приютились деревца-подростки, к ним прислонились еще более молодые сеянцы, и все жались друг к другу, как это делают в семьях в холодное время года. Шпили старых морщинистых пихт тянулись в небо, давая укрытие остальным. Именно так мать и отец, бабушки и дедушки защищали меня. Видит бог, я нуждалась в заботе не меньше, чем юное деревце, учитывая то, как часто я попадала в неприятности. Когда мне было двенадцать, я полезла по дереву, склонившемуся над рекой Шусвап, чтобы проверить, насколько далеко смогу забраться. При попытке вернуться я соскользнула и упала в воду. Дедушка Генри прыгнул в построенную им лодку и ухватил меня за воротник за мгновение до того, как я исчезла среди порогов.

      Девять месяцев в году снег в здешних горах глубже, чем могила. Деревья намного превосходили меня: их ДНК позволяла им процветать, несмотря на экстремальные климатические условия, которые могли бы разжевать меня и выплюнуть. Я коснулась ветки «старейшины» в благодарность за то, что он присматривает за уязвимым потомством, и пристроила упавшую шишку в изгиб ветки.

      Я натянула шапку на уши, свернула с лесовозной дороги и двинулась по снегу в глубь леса. Хотя до темноты оставалось всего несколько часов, я остановилась у бревна – жертвы пил, расчищавших полосу вдоль дороги. На бледном круглом торце просматривались годовые кольца, тонкие, как ресницы. Светлая ранняя древесина – весенние клетки, напитанные водой, – окаймлялась темно-коричневыми клетками поздней древесины, сформировавшейся во время засушливого августа, когда солнце стоит высоко. Я подсчитала кольца, отмечая карандашом каждое десятилетие, – дерево росло пару сотен лет. В два с лишним раза больше, чем в этих лесах прожила моя семья. Как деревья переносили циклы роста и покоя, и как это соотносилось с радостями и трудностями, пережитыми моей семьей за долю этого времени?

1

Общеупотребительное название – пихта шершавоплодная (Abies lasiocarpa). – Здесь и далее примеч. пер.