Лучанские. Юлия Волкодав

десять дней назад, когда мы с Яшей гуляли по Парижу, читали новости о начинающейся пандемии, смеялись и думали, что это какая-то глупость. У Яши только что отгремели концерты для русских эмигрантов, его прекрасно принимали, он был невероятно воодушевлён. Мы решили задержаться в Париже на пару дней, погулять и навестить старых знакомых. Я пробежалась по магазинам, где как раз начиналась сезонная распродажа, и нашла идеальную дорожную сумку. Не слишком большую, но вместительную, из экокожи, с медными пряжками в форме головы льва.

      Когда мы ждали скорую, она первой попалась мне под руку, и я, не задумываясь, пошвыряла в неё Яшины майки и своё бельё. Наверное, все вещи придётся сжечь, когда мы отсюда выйдем. Если мы отсюда выйдем… Господи…

      – Оля, мне жарко. – Яша снова стянул маску. – И нечем дышать. Открой окно.

      За окном размазывался грязью и остатками серого снега московский март. С промозглым холодным ветром, качающим голые деревья, высаженные вдоль трассы.

      – При всём желании и безумии этой затеи, Яша, ничего не получится, – вздохнула я. – Здесь цельные рамы, даже ручек нет. Окна не открываются.

      – Мне нечем дышать.

      – Тогда не снимай маску!

      Мы полежали молча ещё несколько минут, а потом я закрутила колёсико катетера на своей руке, осторожно отсоединила капельницу и встала. Не так уж плохо я себя чувствовала. Да, слабость, немного шатает. Если бы не кашель, я бы сравнила с ощущениями после выкидыша, сразу после которого я уехала с Яшей в Чехословакию. В те годы за границу выпускали только избранных, а Яшу пригласили читать стихи на Днях советской культуры. Он включил меня в состав делегации, и я никак не могла пропустить поездку. Меня так же шатало, тошнило, я ходила, цепляясь за Яшин локоть. Но это не помешало мне обойти все магазины Праги, купить туфли-лодочки персикового цвета себе и элегантную бордовую бабочку для Яши.

      Я ещё раз убедилась, что окно открыть невозможно, и подсела на кровать мужа. Он выглядел измученным: его футболка промокла на груди, виски тоже были влажными от пота.

      – Ты температуришь, – констатировала я. – Это хорошо. Организм борется с вирусом. Надо немного потерпеть, сейчас лекарства подействуют, и станет легче.

      Он никогда не умел болеть. Любая простуда превращалась в трагедию мирового масштаба с трагическим возлежанием на диване и стенаниями о слишком больших нагрузках, подрывающих остатки здоровья. Но я прекрасно знала, где заканчивается его артистизм. Сейчас он явно закончился.

      Температуру мерили час назад, но с тех пор должно было подействовать жаропонижающее. Я с сомнением посмотрела на красную кнопку. Вызвать Марину и попросить измерить заново? Мысль о молодой и симпатичной медсестре, кружащейся над моим мужем, как курица над яйцом, неприятно кольнула. Как будто мало в его жизни случалось таких «Марин». И в куда более подходящей обстановке. И всё-таки…

      Я приложила руку тыльной стороной к его шее, потом ко лбу. Горячий. Яша тяжко вздохнул, а из-за маски, искажающей