Черными нитями. Лина Николаева

Главный корпус соединялся с другими зданиями галереями, и оно напоминало паука, который раскинул лапы во все стороны. Камень сиял белизной. Рейн скривился. Уж кому-кому, а ему было хорошо известно, сколько сил – сил самих учеников – ежегодно уходило на то, чтобы сохранить почти ослепляющую белизну стен.

      До звонка оставалось три минуты и Рейн, покрепче ухватив сумку с учебниками, побежал в класс. Каждая секунда опоздания стоила наказания.

      Как и любого юношу из великого или благородного рода, в десять лет его зачислили в школу. Отец твердил, что эта – лучшая в Кирии. Ее закончили он, дед, прадед… Только вот традиция не учла, что церковников в школе не жаловали.

      Рейн заскочил в классную комнату за секунду до звонка, пробежал между двумя рядами одиночных парт и сел в самый конец. Учитель истории зашел в класс, покачивая длинными вислыми усами. На ум приходило сравнение с моржом, и Рейн однажды нарисовал его в таком образе, за что потом неделю драил полы в школе.

      Он открыл тетрадь, взял ручку и стал торопливо записывать следом. Основание Кирии, правление Яра, провозглашение Лица столицей, создание Церкви и Инквизиции… Ученик отодвинул от себя тетрадь. Да все это – как заевшая пластинка! Одно и то же, всюду. До оскомины уже.

      Рейн посмотрел в окно. В стекло упирались ветки клена, усыпанные ярко-зелеными шариками цветов. Он открыл чистый лист и нарисовал дерево, затем посадил на ветку нахохлившуюся птицу.

      В лицо что-то ударило, Рейн так резко отшатнулся, что стул под ним заскрипел. Сидящий через два ряда Дерит смотрел на него и довольно пыжился – того и гляди лопнет от гордости. Парень наклонился к тетради так, что светлые волосы скрыли лицо, скомкал еще один лист, кинул. Рейн был наготове и отбил удар учебником. Пока Дерит кривлялся, он вырвал из тетради лист с рисунком и уже смял его, когда учитель строго спросил:

      – Рейн Л-Арджан! Что ты себе позволяешь?

      Ученик встал и склонил голову, как полагалось.

      – Простите, учитель, я отвлекся.

      – Ты кидался бумагой?

      Аст сжал кулаки и крепко стиснул зубы. Проклятия были готовы вот-вот сорваться с его губ, и мальчик отчаянно хотел повторить их.

      – Да, учитель. Прошу прощения за свой поступок.

      – Отдай это мне, – учитель протянул руку.

      Рейн взглянул на клочок бумаги, на котором виднелся карандашный набросок, и сильнее сжал его.

      – Ну же!

      Он с неохотой отдал лист и отвернулся. Учитель брезгливо скривился, увидев изображение.

      – Да ты еще и урок не записываешь! Ради этого? – он повернул рисунок к классу так, чтобы его увидели другие. Раздались смешки. – Рейн, может быть, ты хочешь стать художником?

      Стоя рядом, Аст быстрым движением взъерошил волосы и оскалился по-звериному.

      – Да, хочешь, и что в этом такого? – рычал он. – Не позволяй смеяться над собой!

      – Хочу! – твердо ответил Рейн.

      Остальные захихикали.

      – Пусть смеются, – Аст оглядел их исподлобья. – Лучше так, чем молчать.

      Рейн