Три года революции и гражданской войны на Кубани. Д. Е. Скобцов

при помощи одного парома проходила медленно. Было установлено правило, что вместе с определенным количеством повозок могли поместиться

      несколько пеших и определенное количество всадников с лошадьми.

      Ночь мы провели на дворе около полуразрушенной сакли, подостлавши, кому удалось достать, снопы сухого камыша. На другой день долго ждали у переправы очереди. Часть решилась на опасное предприятие, всадники садились в лодку, держа лошадь в поводу и побуждая ее плыть. Для некоторых это прошло благополучию. Но мой конь не захотел идти в воду и, когда его столкнули, он, вместо того чтобы плыть за лодкой, повернул назад и едва ни увлек за собой и меня. Пришлось выпрыгнуть из лодки. Река Кубань от полых вод была бурной и многоводной. Коня понесло. Еле удалось его завернуть и помочь выбраться на берег.

      Пришлось вместе с другими становиться в очередь к парому.

      Здесь я лично познакомился с генералом С. Л. Марковым.

      Когда дошла очередь до нас, от группы членов рады отделилось положенное число всадников с лошадьми и пешеходов и направились на паром, чтобы занять место среди повозок. Вдруг на них налетел человек в длинной серой меховой тужурке в огромной белой папахе, шея обвязана башлыком, толстая калмыцкая плеть через плечо, бранится самыми отборными словами и не велит дальше двигаться. Офицер, бывший во главе нашей группы, не выдержал, заявил, что он не глухой, и попросил говорить потише.

      Распорядитель в белой папахе закричал еще больше:

      – Вы знаете, с кем вы говорите?

      – Так точно, знаю.

      – С кем?

      – С генералом.

      – С генералом… Генералов много… Я тот, благодаря которому, быть может, и ваша жизнь спасена…

      Наша группа отступила, сошла с парома; мы не знали, что же делать дальше. Через несколько минут окружающие попросили меня пойти, осведомиться у генерала

      Маркова, – кричал-то именно он, – о нашей очереди и вообще, придет ли она.

      Я пошел. Вид у меня был самый непрезентабельный, и при этом весь в грязи, в которую я выделялся, спасая коня. Подошел к генералу, назвал себя и попросил разъяснить, окончательно ли им отменено в отношении Кубанской рады его первоначальное распоряжение о переправе.

      Со мной заговорил совсем другой человек – любезный, предупредительный:

      – Нет, это вышло случайно, – те пять человек слишком столпились… Пожалуйста, продолжайте переправу…

      Проводил даже до спуска с парома и жестом гостеприимного хозяина пригласил на паром очередных пять-шесть человек, только что с таким треском им спущенных оттуда.

      В этом выразился Марков, именно таким мы его узнали во время похода. Страшно несдержанный в словах в момент раздражения и азарта… Грубый, крикливый. Как мы удивлялись, что это один из наиболее блестящих офицеров Генерального штаба, профессор академии… Но удивительно внимательным, вдумчивым и вообще приятным в обращении и речи был генерал Марков, когда равновесие духа возвращалось к нему.

      Там