15.02.13. Они держали за руку город. Роман Грачёв

с недоплаченными алиментами не давали девочке покоя. Неправильно все это. Предки нормально общались после развода, папа приходил на ее дни рождения, возил по спортивным секциям и кружкам, мотался по больницам, каждые выходные и праздники проводил с дочкой. И что вдруг случилось? За что она его? Неужели так накосячил?

      Аня насупилась. Неотвеченные вопросы часто вгоняют в ступор в самые неподходящие моменты.

      – Ну, чего застыла? Мне помочь надеть?

      Аня, не размыкая надутых губ, натянула на себя куртку, медленно застегнула молнию и принялась столь же неторопливо всовывать ноги в ботинки, игнорируя обувную ложку. Она чувствовала, что мама близка к ядерному взрыву, но ничего не могла с собой поделать. Дети такие дети…

      Вопреки ожиданиям, Ирина Ермилова не разразилась гневной тирадой. Со вздохом опустила руки.

      – Ань…

      – Да?

      – Ты чем-то расстроена?

      Девочка замерла. Второй ботинок остался ждать своей очереди.

      Это хуже Хиросимы…

      Ирина протянула к ней руку, хотела погладить по волосам, но Анна отстранилась. Спустя мгновение пожалела об этом, но было поздно.

      Теперь стало больно маме. Она прислонилась к двери и стала смотреть в потолок. Верный признак подбирающихся слез.

      Блин, это черт знает что! Это какое-то неизлечимое детское проклятие: хочешь угодить обоим, потому что обоих любишь, но предки постоянно выкидывают такие фортеля, что хочется собрать рюкзак, сесть на электричку и укатить в Простоквашино. А вы тут донашивайте свои вечерние платья сколько душе угодно!

      Слезы не пошли, мама справилась. Вдохнула-выдохнула и снова была в форме.

      – Ладно, Анют, вечером обсудим… если захочешь. А сейчас ускорься, пожалуйста.

      Для заключения перемирия Ирина выставила кулачок. Аня стукнула по нему своим, улыбнувшись сдержанно, но искренне. На данном этапе этого было достаточно.

      Второй ботинок девочка надела быстро и без проволочек. Закинула за спину рюкзак, выпрямилась.

      – Ну, пошли, что ли.

      На лестничной площадке столкнулись с соседкой, пенсионеркой Владой Иннокентьевной Полищук. Аня всегда удивлялась ее имени. Никак не монтировалась с такой звучной красотой эта худощавая тетка в поношенном китайском пуховике, с серым платком на голове и с выражением лица человека, видевшего живьем Кутузова. Вот ей бы «Галина Петровна» подошла, как математичке в школе, или какая-нибудь «Евдокия».

      – Доброе утро! – сказала воспитанная Аня.

      – Привет, красавица! – отозвалась Влада Иннокентьевна, спускаясь по лестнице. Ирине она просто молча кивнула. – В школу идешь?

      – Туда. А вы чего не на лифте?

      – Старовата я для лифта, деточка. Двигаться надо больше, а то в деревянного истукана превращусь. Это вы, молодые, ленитесь, а мне теперь любой движ в радость.

      Ирина нажала кнопку вызова. Лифт угрюмо пошел с шестнадцатого этажа на их седьмой.

      – Вы чего, опять поругались? – шепотом спросила Аня у мамы.

      Ирина пожала плечами.