Хроники Аальхарна: Изгнанник. На границе чумы. Охота на льва. Лариса Петровичева

Круга Заступника решила готовиться к экзаменам?

      Едва только он вспомнил о Хельге, как дверь молитвенного зала отворилась, и внутрь вбежал Михась. Парня трясло в нервном припадке, а по щекам его струились слезы. Раньше Шани и представить не мог, что этот упрямый бычок способен на истерику, и это окончательно утвердило его в мысли, что свершилось непоправимое.

      – Михась, что такое? – спросил он.

      Академит вытер слезы рукавом мантии и выпалил:

      – Ваша неусыпность, там Хельгин…

      Шани почувствовал, что долгое падение завершилось. Удар о камни был физически ощутим – тело пронзило мгновенной и острой болью.

      – Что – Хельгин? – спросил Шани и не узнал собственного голоса.

      Щекастое лицо Михася исказилось в болезненной гримасе, он шмыгнул носом и разрыдался.

      – Убили, – разобрал Шани сквозь громкие всхлипы. – Хельгина… убили.

* * *

      Когда Шани сдал рыдающего академита на попечение инквизиционного лекарника и вошел в специальный медицинский зал, Хельгу уже положили на стол для вскрытия, и Дервет, знаменитый столичный прозектор, подбирал нужные инструменты, готовясь проводить аутопсию.

      Оторвавшись от своего ящика, Дервет внимательно и серьезно посмотрел на декана инквизиции и промолвил:

      – Ваша неусыпность, вам бы к лекарнику. Как бы вас сейчас удар не хватил.

      Хельга лежала на сияющем железе особого стола для вскрытия – изломанная кукла в академитской мантии. Тонкая рука с черно-красным браслетом синяков на запястье свисала с края стола настолько жалко и безвольно, что Шани всем сердцем, всей своей сутью понял: это все. Она умерла. Это настолько не вязалось с реальностью, что не могло быть ничем, кроме правды.

      – Не надо, – негромко сказал Шани. – Дервет, оставьте мне инструменты и уходите. Я все сделаю сам.

      Больше всего он боялся, что прозектор начнет упорствовать и придется вдаваться в объяснения и доказательства.

      Так и случилось. Дервет отложил взятую было пилку для вскрытия черепной коробки и подошел к Шани вплотную.

      – Ваша неусыпность, ну зачем? Это же моя работа. – Дервет всмотрелся в лицо Шани и встревоженно проговорил: – Да вы еле на ногах стоите. Давайте так: вы присядьте пока, я за лекарником сбегаю.

      Узкая изящная рука Хельги свисала со стола, и Шани не мог отвести от нее взгляда, думая только о том, чтобы не закричать.

      – Я вел их курс три года, – сказал он, стараясь говорить так, чтобы в голосе не проскальзывали дрожащие истерические нотки. Он и впрямь был близок к некрасивой истерике, настолько все внутри дрожало и рвалось. – Парень сирота, у него никого нет. Дервет, ну будьте вы человеком, Змеедушец вас побери. Не надо тут посторонних.

      Шани подумал, что сейчас попросту возьмет Дервета за шкирку и выставит прочь, если тот не уйдет по доброй воле. Нужные слова едва выговаривались, их приходилось вытягивать наружу, а они упирались, словно знали: того, что случилось, нельзя исправить никакими словами.

      – Я