Адриан. Михаил Ишков

вздохнул.

      – Эта напасть, Ларций, ничто по сравнению с той угрозой, которую таит этот приказ.

      Ларций пожал плечами.

      – Какая беда может ждать человека, которого сам император вызывает в ставку? Опала? Меня и так давно отстранили от дел.

      – Смерть.

      Ларций презрительно скривился.

      – Не слишком ли, Лупа?

      – Не слишком, префект. Очень даже не слишком.

      Ларций натужно рассмеялся, поднялся и, заложив культю за спину, подошел к забранному прозрачным стеклом окну. Спросил оттуда:

      – Вот прямо так и вызывают, чтобы казнить перед строем? – и уже не в силах сдержать раздражение, воскликнул: – Других забот у императора нет? На меня поступила жалоба? Донос? Если даже и так, откуда ты можешь знать об этом? За какие такие прегрешения меня ждет смерть?!

      – Прегрешения отыщут, это пустяк. И как все случится, не знаю. Только сдается мне, что от имени императора зовут тебя в ставку твои прежние дружки.

      – Какое ты, бывший раб, имеешь право совать свой нос в государственные дела?! Как ты смеешь называть «дружками» Лузия Квиета, Публилия Цельза, Авла Пальму, Луция Конста, лучших полководцев Рима? Ты полагаешь, что теперь, когда ты спутался с Адрианом, тебе все позволено?

      Лупа ответил не сразу, взял паузу. Наконец промолвил:

      – Мне дорога память о Волусии. Мне дорог Эвтерм, не побоявшийся ради презренного раба рискнуть жизнью. И ты мне дорог, Ларций, потому что когда-то спас меня от смерти. Поверь, я сказал правду.

      Вновь молчание, затем Лупа продолжил тихим, пустым голосом:

      – Подумай о сыне, префект. Сам ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится, но подумай о Бебии.

      – Каким же это образом, позвольте спросить, мне следует позаботиться о нем?

      – Если решишь отправиться в Азию, немедленно дай вольную Эвтерму. Назначь его и меня опекуном Бебия. Заранее приготовь все документы об опеке. Распредели состояние, чтобы в случае чего твоя семья не осталась без средств к существованию.

      – В случае чего? – выкрикнул хозяин.

      Лупа, стараясь убедить хозяина, повысил голос:

      – В случае беды! В этом вызове таится страшная угроза.

      – Ты призываешь нарушить дисциплину, забыть о долге? Ты призываешь меня пренебречь приказом, который, по общему мнению, принес мне честь и уважение всего Рима? В своем ли ты уме, Лупа?

      – В своем, Ларций. К сожалению, моего влияния недостаточно, чтобы, если случится худшее, спасти тебя от гибели. Поверь, здесь нет чьей-либо злой воли. Твоей жизнью играют боги – они любят развлекаться подобным образом.

      Гость кивнул в сторону раба, сидевшего в дальнем углу кабинета.

      – Вспомни, как ты сослал Эвтерма. По крайней мере, не спеши отбыть в Парфию. В этом я готов помочь тебе.

      Ларций наконец сумел взять себя в руки. Кивнул, потребовал коротко:

      – Хорошо, объяснись.

      – Император испытывает недомогание. Он по-прежнему силен, может часами скакать на коне, порой принимает участие в битвах, но