О дивный новый мир. Остров. Возвращение в дивный новый мир. Олдос Леонард Хаксли

чем же тогда?..

      В ответ Бернард понес несусветную и опасную чушь. Линайна мысленно заткнула себе уши поплотней; но отдельные фразы то и дело прорывались в ее сознание:

      – …попробовать бы, что получится, если застопорить порыв, отложить исполнение желания…

      Слова эти задели некий рычажок в ее мозгу.

      – Не откладывай на завтра то, чем можешь насладиться сегодня, – с важностью произнесла она.

      – Двести повторений дважды в неделю с четырнадцати до шестнадцати с половиной лет, – сухо отозвался он на это. И продолжал городить свой дикий вздор. – Я хочу познать страсть, – доходили до Линайны фразы. – Хочу испытать сильное чувство.

      – Когда страстями увлекаются, устои общества шатаются, – молвила Линайна.

      – Ну и пошатались бы – что за беда.

      – Бернард!

      Но Бернарда не унять было.

      – В умственной сфере и в рабочие часы мы взрослые. А в сфере чувства и желания – младенцы.

      – Господь наш Форд любил младенцев.

      Словно не слыша, Бернард продолжал:

      – Меня осенило на днях, что можно ведь быть взрослым во всех сферах жизни.

      – Не понимаю, – твердо возразила Линайна.

      – Знаю, что не понимаешь. Потому-то мы и легли сразу в постель, как младенцы, а не повременили с этим, как взрослые.

      – Но было же славно, – не уступала Линайна. – Ведь славно?

      – Еще бы не славно, – ответил он, но таким скорбным тоном, с такой унылостью в лице, что весь остаток торжества Линайны улетучился. «Видно, все-таки показалась я ему слишком полненькой».

      – Предупреждала я тебя, – только и сказала Фанни, когда Линайна поделилась с ней своими печалями. – Это все спирт, который влили ему в кровезаменитель.

      – А все равно он мне нравится, – не сдалась Линайна. – У него ужасно ласковые руки. И плечиками вздергивает до того мило. – Она вздохнула. – Жалко лишь, что он такой чудной.

II

      Перед дверью директорского кабинета Бернард перевел дух, расправил плечи, зная, что за дверью его ждет неодобрение и неприязнь, и готовя себя к этому. Постучал и вошел.

      – Нужна ваша подпись на пропуске, – сказал он как можно беззаботнее и положил листок Директору на стол.

      Директор покосился на Бернарда кисло. Но пропуск был со штампом канцелярии Главноуправителя, и внизу размашисто чернело: Мустафа Монд. Все в полнейшем порядке. Придраться было не к чему. Директор поставил свои инициалы – две бледные приниженные буковки в ногах у жирной подписи Главноуправителя – и хотел уже вернуть листок без всяких комментариев и без напутственного дружеского «С Фордом!», но тут взгляд его наткнулся на слово «Нью-Мексико».

      – Резервация в Нью-Мексико? – произнес он, и в голосе его неожиданно послышалось – и на лице, поднятом к Бернарду, изобразилось – взволнованное удивление.

      В свою очередь удивленный, Бернард кивнул. Пауза.

      Директор откинулся на спинку кресла, хмурясь.

      – Сколько же тому лет? – проговорил он, обращаясь больше к себе самому, чем к Бернарду. – Двадцать, пожалуй. Если не все двадцать пять. Я был тогда примерно в