Три товарища. Возлюби ближнего своего. Эрих Мария Ремарк

конечно. Спокойной ночи. Приятного сна…

      Я положил трубку и снял с себя пальто и одеяло. Потом поднялся на ноги – и опешил. Всего в шаге от меня застыл, как призрак, наш пансионер, бухгалтер, занимавший комнату рядом с кухней. Я сердито чертыхнулся.

      – Тсс! – сказал он, ухмыляясь.

      – Тсс! – передразнил я его, еще раз мысленно послав его к черту.

      Он значительно поднял палец.

      – Я не выдам. Дело политическое, не так ли?

      – Что? – поразился я.

      Он подмигнул мне.

      – Да вы не бойтесь! Я и сам держусь крайне правых позиций. Секретный политический разговор, не так ли?

      Наконец до меня дошло.

      – В высшей степени! – сказал я и тоже ухмыльнулся.

      Он кивнул и сказал шепотом:

      – Да здравствует его величество!

      – Трижды виват! – ответил я. – Ну а теперь кое-что из другой оперы: знаете ли вы, собственно, кто изобрел телефон?

      Он удивленно потряс лысым черепом.

      – Я тоже не знаю, – сказал я, – но это наверняка был классный парень…

      IX

      Воскресенье. День гонок. Всю последнюю неделю Кестер тренировался каждый день. По вечерам после этого мы проверяли самочувствие «Карла», каждый его винтик, – смазывали, отлаживали. А теперь мы сидели у склада с запасными частями и ждали Кестера, который пошел к месту старта.

      Мы все были в сборе: Грау, Валентин, Ленц, Патриция Хольман и, конечно, Юпп. Юпп был в гоночном комбинезоне, в гоночном шлеме и с гоночными очками. Он ехал в паре с Кестером, потому что был легче всех. Правда, Ленц выдвинул по этому поводу свои сомнения. Он утверждал, что огромные торчащие уши Юппа создают повышенное сопротивление воздуха и машина, таким образом, либо потеряет километров двадцать скорости, либо превратится в самолет.

      – Каким образом, собственно, у вас оказалось английское имя? – спросил Ленц сидевшую рядом с ним Патрицию Хольман.

      – Моя мать была англичанкой. Ее звали так же. Пат.

      – А, Пат – это нечто иное. Выговаривается значительно легче.

      Он достал стакан и бутылку.

      – Будем настоящими товарищами, Пат! Меня зовут Готфрид.

      Я с удивлением смотрел на него. Я лавирую и так и сяк с этим обращением, а он среди бела дня запросто проделывает такие трюки. И вот уже она смеется с ним и называет его Готфридом.

      Но куда было Ленцу до Фердинанда Грау. Тот будто спятил и не мог оторвать глаз от девушки. Он то раскатисто декламировал стихи, то заявлял, что должен писать ее портрет. И в самом деле, пристроившись на каком-то ящике, он начал делать зарисовки.

      – Послушай, Фердинанд, старый ворон, – сказал я, отнимая у него блокнот, – не трать себя на живых людей. Оставайся при своих покойниках. И не переходи на личности. В том, что касается этой девушки, я чувствителен.

      – А вы потом пропьете со мной ту часть тетушкиного наследства, которая достанется мне от трактирщика?

      – За всю часть не ручаюсь. Но уж какую-то ее долю – наверняка.

      – Идет. В таком случае я тебя пощажу, мой мальчик.

      Треск моторов