Забытый берег Эрбфорда. София Оуингресс

слушала молча, стараясь не перебить мыслей старика, время от времени отвечая на его шахматные ходы. Он вдруг вперился изучающим взглядом прямо на меня, я ощутила на коже легкое покалывание и дрожь, словно находилась под микроскопом.

      –Однажды я спустился с холма на пляж, – старик неожиданно продолжил, будто ничего и не было, – она оттащила лодку в кусты и сидела на горячем песке, прислонившись спиной к хрупкому борту, с книгой в руках. Я тогда впервые увидел её улыбку, очаровательную улыбку. Она дочитывала последние страницы «Алой буквы», я понял, что в книге происходило нечто печальное, потому что её улыбка была сочувственной, скорбной, а глаза раскраснелись от нахлынувших слез. Я тогда впервые решился с ней заговорить, с того вечера прошло почти шестьдесят лет, и больше не было ни дня, когда бы я не хотел видеть её улыбку – застенчивую, беспечную, лукавую, задорную, но никогда- грустную.

      Я часто забегал к её отцу в лавку, она продавала там рыбу, бывало, помогал разгрузить товар, развесить таранку. Её истории из прочитанных книг лились в уши полноводными потоками слов, но я рад был их слушать, и то, как она вела рассуждения о путешествиях героя в «Марди», и то, как сокрушалась о разрушенной судьбе Изабель из «Женского Портрета»– мне все было интересно. Прохладными ночами, по темноте, когда над морем уже поднималась луна, мы вместе плыли на лодке до острова, я провожал её до дверей старой хижины, а она всегда оборачивалась прежде, чем зайти в дом, и я, проходя несколько метров, оборачивался тоже.

      Помню как-то вечером, мы сидели на берегу в тени разросшейся осоки, смотрели, как солнце сползает за горизонт. Она неожиданно полушепотом начала читать вслух «Ночью на морском берегу», прямо по памяти. Я тогда ничего не понял.

      Старик уверенно сходил пешкой C5-C4, и после размена, я была вынуждена отступить слоном D3-C2.

      «Джозеф, вы такой глупец!»– я с усилием подавила грубые слова, они скатились вниз по горлу зубчатым камнем за секунду до того, как быть произнесенными, и позволила ему продолжить, едкий тугой ком мешал вставить в разговор и единой фразы.

      –Джеймс приехал в наш город в девятьсот восемнадцатом, как сейчас помню. Одним вечером я сидел один в «Спиритс», как и каждую пятницу на протяжении всей последующей жизни, и вдруг увидел незнакомое лицо. Я знал каждого горожанина в Эрбфорде, но этот мужчина был не из наших. И выглядел он не по-местному – молодой, чуть старше двадцати, смуглый, с темными кудрями, в широкополой шляпе, на поясе толстый ремень с крупной бляхой, под поношенной короткой курткой заправленная белая рубаха. Я тогда с порога пошутил, уж не пришел ли он нас грабить, а то одет, как заправский бандит. Он подсел ко мне, разговорились, я угостил его пивом. Оказалось, Джеймс путешествовал из Европы, направлялся куда-то на юг, к дальним родственникам- вся близкая родня ушла на тот свет. Он умел расположить к себе, без конца говорил о своих скитаниях, да с такой убедительной экспрессией, что веришь каждому слову. Местные девицы были от него без ума- свободный странник, красноречив, обаятелен,