Тимуровцы. Татьяна Корнева

отсела к Юльке и даже не повернулась ни разу в мою сторону!…

      – Подожди-ка, подруга! Ты тридцать лет молчала и вдругрешила выяснить отношения? – изумилась Инга.

      – Какая ты мне подруга? Тварь ты! – заявила вдруг разом опьяневшая Светлана.

      Инга расхохоталась. Третий раз сегодня слышит она это слово в свой адрес. А ведь всё нынешнее лето «звездила» на фестивалях, давала интервью, вполне уверенная, будто любит и уважает её теперь весь Абакан, а заодно и Париж с Барселоной. За смелость, за поставленное ею волшебство по мотивам хакасского эпоса, да просто за то, что живет по соседству красивая и смелая женщина Инга – украшение небольшого сибирского городка. Эти замечательные слова про себя не сама она выдумала, между прочим! Такое говорили по телевизору и писали в газетах! С чего ж она вдруг тварью-то стала? И что за день сегодня такой!? Смех внезапно перешел в слёзы. Инга извинилась перед… неизвестно теперь кем и пошла в дамскую комнату, привести себя в порядок. Когда вернулась – одноклассницы след простыл. На столике лежали пятьсот рублей, которых немного не доставало рассчитаться за Светкины салат и выпивку. Пришлось добавить свои и отправляться домой.

      Кошка!

      Бездарный день плёлся вслед за Ингой по улице! Седел на глазах, готовясь подарить перед сном новую порцию воспоминаний…

      Едва Инга вошла в подъезд своего дома, как что-то стремительное метнулось прочь из-под ног. Инга шарахнулась в сторону, хватаясь за телефон. Сердце испуганно колотилось, но помощи не потребовалось: сущность взмывшая вверх по лестнице, пробежала один пролет, уселась на подоконник и оказалась… кошкой с разными глазами. Оранжевым и зеленым.

      – Какая у вас странная кошка, Аделаида Ефимовна, – Инга осторожно запихивала ногой под стол мерзкое животное, – Серенькая… 

      – Седая она деточка, – ласково шелестела старушка. 

      Когда третье звено посетило Аделаиду Ефимовну в первый раз, старушка не походила ни на кого из знакомых ветеранов. Скорее на добрую бабушку из сказки «Гренгель и Гретхель». Вернее, на злую колдунью, притворявшуюся доброй… И, немного, на старую нянюшку дворянских детей, что нарисованы в старинной, ещё дореволюционной книжке «Детство Никиты». Настолько старой, что когда Инга принесла выпрошенную у Аделаиды Ефимовны книжку на урок литературы, учительница ахнула и сказала, что такое в советских школах не изучают… 

      Темно-синее платье из тонкой шерсти множеством складок облегало сухонькую фигурку. На груди красовался ряд мелких пуговок, спускавшихся к поясу. Шею обвивал белоснежный воротничок-стойка с пышным жабо. Из-под подола выглядывали черные лаковые туфельки крошечного размера с массивными металлическими пряжками. Седые волосы, зачесанные вверх, стояли надо лбом пышной короной. Невиданный головной убор, напоминавший приколотую к волосам кружевную салфетку, венчал прическу. Когда старушка угощала